— Я помню, Вик, конечно, всё помню, — обречённо вздохнула, погружаясь во все те воспоминания, о которых он говорил, и мне становилось, действительно жаль той жизни, тех моментов.

Вик склонился ко мне через стол, и шарил глазами по моему лицу. Он искренне верил, что вот сейчас напомнит мне все наши лучшие моменты, и я сдамся.

— А когда Миланка родилась, мы же здесь всех поили неделю, — улыбнулся он, видя видимо мою улыбку.

— Ну не мы, а ты, — поправила я его.

— Я за нас всех старался, — усмехнулся Вик, и придвинулся ещё ближе.

— У нас с тобой целая жизнь на двоих, Вика, родная, неужели тебе не жаль? — его дыхание обрамило мою кожу, и я не стала отстраняться, даже когда он нежно спрятал прядь моих волос за ухо, а потом и вовсе погладил мою щёку.

Я молча разглядывала когда-то родное лицо, и искала в себе хотя бы каплю, того пламени, что когда-то горело в моём сердце к этому человеку. Ведь я же любила его безумно. Готова была идти хоть в огонь, хоть в воду. Почему же сейчас глядя на него, слушая все его, возможно, справедливые упрёки, я не нахожу и капли сочувствия, малой толики той любви, что когда-то жила во мне.

Он поцеловал меня, восприняв моё бездействие и молчание, за согласие. А я позволила, потому что, возможно это ему сейчас нужно, чтобы успокоиться, принять всё как есть.

Его губы, были привычно мягкими и нежными. Движения осторожными, он не торопился, боясь видимо меня спугнуть. А я позволяла целовать себя, из какого-то странного чувства жалости к нему. Все его движения, аромат, вкус, были настолько естественно родными. Не вызывали не отторжения не протеста, но и былого огня не зажигали.

Вик осторожно, вдохновлённый успехом, углубил поцелуй, продвигая язык глубже, а моё лицо заключил в ладони. Я не отвечала, а всё ждала, когда что-нибудь шевельнётся во мне. Но ничего не происходило. Наверное, хотя бы по одной этой причине стоило разводиться.

— Вы бы хоть двери закрыли, — раздалось от порога, и вот тут моё сердце разогналось за доли секунды.

36

Я резко отстранилась, и в ужасе уставилась на Руслана, стоявшего на пороге, с огромным букетом цветов. Мысли путались настолько, что я открывала рот, и не могла ничего произнести.

Он смотрел на меня так безучастно, холодно, страшно.

Вик тоже выпрямился, и видно тоже, что растерялся, но Руслан смотрел только на меня. Секунда, две, если я сейчас хоть что-нибудь не произнесу, будет поздно.

— Я всё тебе объясню… — вышло из меня. — Это не то, что ты подумал.

Боже, какая похабная банальщина, но хоть что-то.

— Правда? — приподнял он бровь, и поняла, что выиграла ещё немного время, потому что его тёмные глаза оттаяли. Блеснули гневом.

Он откинул букет роз, и сложил руки на груди, показывая всем видом, мол, давай объясняй.

Черная рубашка натянулась на широких плечах, и мне даже послышался треск ткани, так он был напряжён.

— Ну а что ты сделаешь? — встрял Вик. — Убьёшь? Меня? Её?

Руслан медленно перевёл на него взгляд, точно только сейчас понял, что здесь есть третий.

— Вик, пожалуйста, заткнись, — зашипела я.

— Ну да, ты-то ничего не делал, пока я твою жену имел, — оскалился Руслан, и я поморщилась от такой грубости.

— Руслан не надо! — взмолила я.

— Вот на это ты меня променяла, — завопил Вик, — вот на это, Вика!

— Я здесь, Витинька, — Руслан двинулся на него, — можешь мне рассказать кто я!

— Нет, не надо, — я кинулась наперерез ему и загородила собой Вика.

Руслан перевёл на меня взгляд, и я думала, сгорю в той ярости, что он безмолвно обрушил на меня.

Я хотела его коснуться, положить руку на грудь, но он увернулся от моего прикосновения.

— Руслан, послушай…Вик пришёл, принес документы на развод…

— И ты решила его отблагодарить? — выплюнул он ядовито. — Я рановато пришёл, надо было попозже, застал бы, как он тебя трахает.

— Нет! Слышишь ты, нет! — вскрикнула я от обиды.

— Слушай, раз ты всё понял, так вали, чего тут ещё разбираться? — влез снова Вик.

— Нет! — снова повторила я, чувствуя, что голова идёт кругом. — Вик замолчи. Руслан всё не так.

— А как? — он склонился так близко, что я различила все тёмные крапинки в его глазах, и тонкие линии красных сосудиков. И бушевавшую там боль я тоже различила, и моя ладонь непроизвольно накрыла его колючую щёку.

— Прошу поверь мне, — попросила я, и видела, как он борется с собой, с желанием слепо довериться, и упрямством, которое ему диктовало свои условия.