Второе обстоятельство явилось в образе хмельного Лохматого. Старик втиснулся на чужое место на перекладине П-образного стола, шумно заявлял о себе речами. Главный позвал завотделом литературы и велел старика увести. Завотделом литературы, дыша в ухо Юрию Ивановичу смесью запахов вина, табака и чесночного соуса, с ехидством передал требование главного. «Иначе он тебя побреет в понедельник». Делать было нечего: деньги за Лохматого внес Юрий Иванович, узнав, что и старика вычистили из списка.

Юрий Иванович взял у Эрнста десятку, оделся и пригнал к подъезду такси, пойманное на Садовом кольце.

Старик, стоя над головами главного и его жены, говорил — высокий, в черной паре. В расстегнутом вороте белой рубахи колышутся складки шеи, дряхлой и могучей одновременно. В большой руке фужер с вином, оббитый рукав сорочки накрахмален, сплющен прессом в прачечной, лохмушки торчат гребенкой. Кто-то из сидящих здесь прочел стихи об Александре Македонском, понял Юрий Иванович, старик кипит, оспаривает их.

— Да, товарищи, — говорил старик. — По мнению историков, абсолютный диктатор древнего мира имел возможность править делами империи не более трех-четырех лет. Дальше он терял все, так как у него отказывались служить органы чувств, оставались только советники. И дальше начинался расход средств истории вследствие разных глупостей, толкающих разумных людей тоже совершать глупости. Ведь нет в сущности силы, которая могла бы противостоять авторитету власти. Советники приобретают всесильность. Они поставляют сведения своему господину с поправочным коэффициентом, который кончается тем, что все приобретает обратное значение… — старик, запрокинувшись, стал пить из фужера, его кадык ходил в складках как дышло.

— Тост был произнесен — выпьем! — сказал главный, чокаясь с соседом слева, также главным редактором, и говоря: — Не шибко, конечно, мы сработали, старик, уж вы-то свой юбилей с размахом…

Тут главный вынужден был замолчать. Блеснув стальным ободком очков, он бросил на Юрия Ивановича быстрый подстегивающий взгляд, а затем поднял лицо, уже доброжелательное, слушал.

— …Советники, — продолжал Лохматый, — то есть информаторы доносят Нерону или Ивану Грозному, что каждое его решение дает громадный эффект. А раз это так, даются новые решения. А на поверку эффект-то был, но эффект не созидания, а разрухи, развала всего и вся. Подложная информация дает неверные посылки и решения. Это неизбежно, так как ложь стимулируется ложью…

Лохматый, известный здесь большинству своим романом, своей судьбой, будучи носителем истин, оплаченных его опытом, своим присутствием требовал от людей за столами чего-то непосильного для них. Между тем люди за столами честно зарабатывали свой хлеб, не воровали и не убивали, несли терпеливо бремя жизненных обязательств, то есть жили, как они справедливо считали, трудной жизнью.

Главный поднялся со словами: «Погуляем, подышим!», все вокруг поднялись, Юрий Иванович взял старика под руку со словами: «Нас ждут», повел его в гардероб. По пути старик, громоздкий, жаркий, растрепанный в своей черной паре, расталкивая, сшибая кресла, потащил вбок упирающегося Юрия Ивановича. Они очутились в пустом буфете, где Лохматый под взглядом буфетчицы мучительно долго выдергивал, даже как бы выскребал из карманчика где-то на поясе штанов десятку, сложенную до размера почтовой марки. Заказал по сто пятьдесят коньяку. Бессмысленнее было не придумать, коньяка, водки, вина на столах хоть залейся. Старик читал стихи, невнятно, захлебываясь словами: «Милая душа, как ты сильна под шкурой зверя!..»

Нелепый заказ оказался на руку Юрию Ивановичу, старик опьянел вконец. Дал отвести себя в гардероб, вывести на крыльцо. Юрий Иванович открыл дверцу машины, подталкивал Лохматого. Тот заглянул внутрь машины, повернулся к Юрию Ивановичу, взял за запястье, сильно стиснул и отдернул, а сам головой вперед бросился в двери. Не расшибся он случаем: дверь распахнулась, выходивший успел отпрянуть.

Лохматый в пальто, шапка задом наперед, вернулся в зал, нашел поэта, пытался спорить.

— А-а, вы считаете мой опыт — проехало, так? По старым картам не открывают новых земель?

Поэт исчез, Юрий Иванович стал втолковывать про такси, дескать, разосланы все прикомандированные машины, эта последняя, как добираться — ведь в метро не пустят!

— Кто вы такой? — подозрительно, едко спросил Лохматый.

— Здорово живешь, — ответил Юрий Иванович.

Старик сбросил пальто, подхватил со стола фужер, двинулся к кучке у колонны. Выкаблучивался, опять читал стихи. Юрий Иванович отвел его к своему столику. Там Лохматый говорил о беспредельной красоте их жен, смутил дам взволнованными, молодо звучавшими словами стихов, подливал им вина, возглашая:

— Была друзьям радость, а врагам погибель!

Юрий Иванович с Эрнстом подхватили его под руки, свели вниз, и вновь старик вскинулся перед открытой дверцей такси, свежий воздух его будто заставлял что-то вспомнить.

Погрозил пальцем: «Ушлые ребята», мотнул головой и попер в подъезд.

Юрий Иванович с его шапкой в руке вошел в зал. Он пал духом: везти старика до самого дома означало оставить жену, и неизвестно, станет ли она ждать? Подошел Ногаев, сказал:

— Ваше дело спустить его вниз, остальное беру на себя.