Ей запретили встречи продолжать.

«Мне горе уготовано, — сказала, —

Вонзилось в рану сердца это жало:

Любовь есть рана сердца, и оно

Разлуки жалом ныне пронзено.

Разлука длилась только ночь, бывало, —

Свечой пылая, сердце убывало.

Так что же с ним теперь произойдет,

Коль срок разлуки — месяц или год?

Свидание с тобой сулит мне муки,

Но, если не погибну от разлуки,

То как могу я жить, всегда страшась,

Что здесь тебя убьют в ужасный час?»

Маджнун, узнав о новой тяжкой доле,

Рубаху разорвал, исполнен боли,

Ушел, едва от горя не сгорев,

А горе вылилось в такой напев:

«О, помни, сердце: чтоб найти спасенье,

Отвергни всё, оставь одно терпенье.

Как дружба, что вражду сменила вдруг, —

Не горе, что с тобой расстался друг

Разрыв, по воле друга происшедший,

Есть встреча с другом, даже лучше встречи!

Тот, кто отверг возлюбленной приказ,

Но ищет с ней свиданья каждый раз,

Тем самым и любви отверг законы,

Он недостоин имени «Влюбленный».

Лишь тот постиг любовь, чье существо

От «я» освободилось своего,

Кто подавил желания плотские,

И горести, и радости пустые,

Кому чужда надежда, чужд и страх,

Кто горд, но голову склонил во прах,

Кто, не боясь судьбы невыносимой,

Всё принял, что исходит от любимой».

ОТЕЦ ЛАЙЛИ УЗНАЕТ О ЕЕ ВЕЧЕРНЕЙ ВСТРЕЧЕ С МАДЖНУНОМ И НАКАЗЫВАЕТ ДОЧЬ

Когда Маджнун, сжигаемый огнем,

Уже не мог с Лайли встречаться днем,

Он мучился до самого заката,

Душа его была тоской объята.

А вечером, надев наряд ночной,

Он уезжал, влеком своей луной.

Желая с ней побыть хотя б немного,

Ночь проводил он у ее порога.

Лишь получал возможность, каждый раз

Он о разлуке начинал рассказ,

Он говорил возлюбленной подруге

О том, как днем томится он в недуге.

Хотя страдал он много дней подряд,

Он был и мимолетной встрече рад.

Однажды эти двое добронравных,

В стране любви не ведавшие равных,

Уединясь, сидели вечерком,

Поглощены беседой целиком.

Тут юноша с повадкою дурною,

Хотя живой, а с мертвою душою,

С понятьем нехорошим о любви,

Услышал тех, кто горести свои,

Свое отчаянье, свои печали,

Стеная, друг пред другом изливали.

В нем зависть к двум возлюбленным зажглась,

В душонке низкой всколыхнула грязь.

На следующий день, приукрашая

Обманом суть и с вымыслом мешая,

Перед отцом Лайли предстал юнец,

И как солома запылал отец.

Он гневен был — стал гнев еще безмерней,

Когда узнал о встрече той вечерней.

Он дочери пощечину нанес,

Ударил розу — украшенье роз,

И от удара — та, что всех невинней, —

Вдруг роза стала лилиею синей.

Затем ударил розгою Лайли,

От розги розы крови расцвели.

Отец кричал на дочь: «Во всем покайся!»,