Пока в волнах воители твои

Не утонули в собственной крови, —

Отдай мне ту жемчужину, чья влага

Чиста, — да обрету я в сердце благо,

Да радостно мне засияет мир,

Да свадебный провозглашу я пир,

Чтоб гурии на свадьбе возжелали

Облобызать следы ее сандалий».

Отец Лайли ответствовал «О шах,

Отрады не ищи в таких речах.

Хотя сражения — не наше дело,

Угрозам брани мы внимаем смело.

Так будет: в шумный праздник превратим

Тот день, когда тебя мы победим,

А если одолеешь ты в сраженье

И наш бунчук поникнет в униженье —

В шатер ворвусь я молнии быстрей

К единственной жемчужине своей,

Я рассеку ей грудь мечом, укрою

Кровавым саваном и в прах зарою,

Да ляжет, вся в крови, в земле степной,

Могила — брачный для нее покой!

К чему мне беспокойство о невесте,

О женихе и о его бесчестье?

Ей лучше лечь во прах, чем стать женой

Тому, кто низок, словно прах земной.

Он — глиняный сосуд, а разве люди

Жемчужины хранят в таком сосуде?»

Навфаль мигнул, услышав эту речь,

Маджнуну: дерзость надо, мол, пресечь!

Кайс, наделенный вдохновенным даром,

Явил свой дар в бою словесном яром,

Раскрыл уста — источник волшебства:

«Дурные вы произнесли слова.

Тот ветер, что исторгла злобы дудка,

Метнет песок и пыль в глаза рассудка.

Та буква, что невежда начертит,

Всей книге принесет позор и стыд.

То, что сказал Навфаль, не легковесно,

Затем что истина ему известна.

Ядро, не скорлупа — слова его,

Добра, любви тропа — слова его!

Лайли — родник, он ясен и прозрачен,

А я духовной жаждою охвачен.

Да будет проклят жаждущий, когда

Он скажет: «Не хочу тебя, вода!»

Лайли — цветок, чей запах в день палящий

Мне всех садов милей и жизни слаще.

О садовод, храни тюльпан и будь

Ему подобен, раненному в грудь![30]

Лайли — светильник славного чертога,

А у меня в груди — следы ожога.

Кто грезит о светильнике ином,

Да будет, как и я, сожжен огнем!

Лайли!» — воззвал Маджнун, а люди злые,

От ненависти — серые, слепые,

Вскричали: «Замолчи, молокосос,

Ты всуе это имя произнес!

Не для тебя то имя, и заране

Ты прилепил бы свой язык к гортани.

Едва из уст твоих летит оно,

На нем тотчас рождается пятно.

А если удержать язык не сможешь,

Душевного старанья не приложишь —

Мы твой язык от нёба отсечем,

Твою из тела душу извлечем!»

Так на него кричали те невежды,

И понял Кайс: повален столб надежды,

Не для него, не для его забот

То деревце желанное цветет.

Сказал Навфалю: «О бесстрашных пастырь,

От моего ожога — лучший пластырь!

Скажи ты тем, чей путь ведет к войне, —

Хотя бы вот что пусть позволят мне:

Как иногда, у речки сидя, птица