Я истекаю кровью сердца, тоскуя о тебе без меры.

О, сжалься же над тем, кто гибнет, жизнь от любви к тебе теряя.

Меня сразил недуг разлуки, но ведь тебя же не убудет,

Коль ты придешь ко мне и спросишь. «Что за болезнь в тебе такая?»

Лишенный чаши милых лалов, я чаши глаз не осушаю.

Раскрой уста в улыбке сладкой, меня пред смертью утешая.

О, господи, как ты прекрасна! Смятенье и столпотворенье

Начнется в городе, коль выйдешь из дома, юностью блистая.

Любовь опоры укрепила, но рухнули столпы рассудка.

«Ко мне, на помощь, помогите!» — кричу, в отчаянье взывая.

Покинут я тобой, и темной и тесной стала келья сердца.

Войди, как свет, в мои зеницы, на миг мне зренье возвращая,

Потом ступай к друзьям, пируй! И пусть тогда, тобой покинут,

Джами, забытый, умирает: им пройдена тропа земная.

142

Узкоглазая смутьянка мой похитила покой.

На ее кабе в обтяжку блещет пояс золотой.

Красотой, походкой, статью это пери — скажешь ты.

Но нигде не встретишь больше и строптивости такой.

Не дождусь я встречи с нею. Поцелую, может быть,

Легких ног ее подошвы, после смерти став землей.

Кровь мою пролить ты хочешь? Я пощады не прошу.

Сшит мой саван погребальный, меч буланый под рукой,

А моих страданий повесть перепишут брызги слез

На листках травы, проросшей из того, что было мной.

И пускай развеют ветры по лицу земли мой прах,

Будет каждая пылинка веять прежнею тоской.

Не унять мне жженья в сердце и ничем не потушить,

Кроме смертного напитка, кроме гибели глухой.

Ты, смеясь, проходишь мимо и не знаешь обо мне,

Как в слезах тебе я счастья у небес прошу с мольбой

Боже мой, во что же верить безнадежному Джами,

Коль уйдет он обойденный и невзысканный тобой?

143

Зорче видят мои зеницы, чуть к ногам твоим припаду;

Ты прекрасна. Пусть твой завистник на себя накличет беду

И какая радость счастливцу, что увидит твое лицо

Сквозь листву, когда на рассвете ты в своем проходишь саду.

Как ты милостива со всеми, как улыбкою всех даришь,

Только я ни капли участья у тебя в душе не найду.

Чем сожжен я, свеча Чигиля, ты тогда лишь сама поймешь,

Коль сто раз, как я, одиноко встретишь утреннюю звезду.

Пусть ответа я недостоин, если молвлю тебе: «Салам!» —

Не гневись на слова привета, улыбнись мне хоть раз в году.

О, доколе безумье страсти? О, доколе пить свою кровь?

О, когда же из бездны позора и погибели я уйду?

Мне рассудок твердит: «Султанши не общаются с бедняком.

Так зачем свою жизнь ты губишь и такую терпишь страду?»

— «Замолчи, презренный рассудок! — отвечает ему любовь. —

Я стремлюсь к ней — и пусть в безумье, но живу с надеждой в ладу!»

Я не знаю — твой пес последний или твой невольник Джами?

Я — твой раб, с серьгою рожденный, я твоих повелений жду.

144

Освободясь от нашей скорби, она от нас ушла,

Но скорбь осталась в нашем сердце, горька и тяжела.

Она росла в саду, как пальма, но хлынул вдруг поток,

И пальму вырвала из сада слепая сила зла.

Тот, кто цветенья этой пальмы лишился в день тоски,

С трудом поверит в то, что где-то другая расцвела.

Найти, я знаю, невозможно мне с помощью людей