В других женщин я слабо верила. Не бывало такого между Мишкой и мной. Хотя…

— В окно мы уже посылали твоего отца. Шторы задвинуты плотно. А дверь закрыта на засов, — продолжила докладывать баба Мира, не прекращая вязать.

— Тогда узнать, что они там делают, невозможно. Вы испробовали все варианты, — я развела руками.

Из соседней комнаты раздались звуки рояля.

— Кто это?

День сюрпризов. Кто может там играть, если Руфа стоит рядом, а Мишка заперся наверху? Больше никто из нас инструментом не владеет. У меня так даже слуха толком нет.

— Это Женька. Вчера приехал последним автобусом. Расстроенный такой. Выкрал в буфете бутылку с наливкой вишневой и плакал синкопой до трех ночи. Никому спать не давал. Он у нас частенько бывает. Не то, что некоторые. Талантливый мальчик. Разбила, по всему слышно, какая-то стерва его бедное сердечко. Обедать! Всем мыть руки, — закончила тираду баба Софа.

Я потопала за ней следом на кухню. Помогать.

— Лялька!

Пингвин возник передо мной. Возле обеденного стола. В руках я держала большую фарфоровую супницу, полную горяченных щей. Он мне откровенно мешал, не замечая, как обычно. Глаза красные, клюв — тоже. Похоже, ночью плакал не только рояль.

— Отойди, балбес! — прикрикнула я на него.

Руки отваливались под тяжестью ведерной емкости в веселенький мелкий цветочек. Веджвуд. Это вам не Дулево. Как эта красота умудрилась сохраниться сквозь столько войн прошлого столетия?

Женька наконец изволил отодвинуть себя в сторону. Я с облегчением опустила щи на скатерть. Надо переставить в центр стола. Нагнулась. Пингвин прижался всем телом сзади. Облапал грудь. Пользовался тем, что у меня руки заняты. Доброе сегодняшнее солнце заливало столовую через мелкий перебор стекол.

— Лялечка, Лялечка, — Женька слюнявил сзади шею мягкими губами. Сопливил носом и слезил птичьими глазами.

Я стояла и ждала, когда он отлепится. Пингвин явно не собирался прекращать свое мокрое дело. Шарил горячими ластами по мне. Жался всем своим к моей попе под нежно-серым пуловером Андрея Вебера-старшего. Я надела его утром вместо полосатого костюма. Как платье. Он хранил неизвестный вчерашний аромат. Мне нравилось.

— Хватит, Жень. Успокойся. Люди идут. Возьми себя в руки, — я сняла с себя Женькины объятия.

Ушла в кухню за пирогами и остальным. Слышала, как со звоном хлопнула дверь веранды. Пингвин снова удрал рыдать к роялю.

— Ну, разумеется! Кто еще способен притащиться в дом на такой пафосной хрени, — Берг, ухмыляясь, спускался к обеду по знаменитой скрипучей лестнице.

Теперь в моих руках источал обалденный аромат пирог с мясом. Мой впалый живот подыгрывал ему неприлично громко.

— Привет, красавица!

Миша забрал блюдо из моих рук и водрузил на стол. Чмокнул в щечку, отловил за руку и усадил рядом с собой, слева. Это место всегда было моим. Мог бы не напоминать.

— Нужно сходить за Женечкой, — проговорила баба Софа, разливая щи.

— Я сейчас, — подхватилась я.

Берг вернул меня на место.

— Сиди. Он поэт. Музыкант. Должен ходить голодным. Голодным и влюбленным. Совершенствовать душу страданием. Поест потом, когда захочет. Принеси лучше водки из холодильника. Под щи. С собой ты, разумеется, ничего не привезла, — Мишка знакомо ухмылялся, сидя во главе стола.

Место напротив всегда, на моей памяти, зияло пустотой. Туда даже стул не ставили. Я покаянно развела руками и ушла выполнять приказ. Главы дома.

— Лолочка, ты засыпаешь, давай я отведу тебя, — баба Софа хотела обнять меня за плечи.

Я реально объелась. Чувствовала себя огромным пирогом со щами.

— Я сам, — Миша поднял меня со старого стула и повел за руку наверх. Целовать начал уже на последних скрипучих ступеньках.

— Там твоя эта дама. Может быть, вечером? — меня разморило от плотной еды.

— Вечером, само собой, — заявил Мишка, закрывая за нами дверь спальни.

Я только успела заметить широко распахнутые от удивления глаза молодой женщины, сидящей возле двух огромных мониторов под низким скатом крыши. Берг установил перегородку, отделив кровать от остального мира мансарды. И тут перемены. Древнюю генеральскую тахту сменил новый беззвучный диван. Я невольно засмеялась, вспомнив версии бабушек про скрип. А зря. Диван молчал, а вот старинные перекрытия бесстыдно сообщали дому ритм нашей встречи. Скрип-скрип-скрип. Да-да-да. М-м-м. Музыка дачной любви. Рояль внизу пытался сбить нас с темпа рваными звуками страдающих клавиш. Да куда ему!

— Соскучился, как дурак, — сообщил очевидное Миша. Оторвал свои губы от моего живота и сел. Стал одеваться. Взял по ошибке с пола свитер генерала. Принюхался.

— Так вот то, что так отвратительно воняет. Выброси, не надевай больше, — распорядился мой лучший друг. Закинул ни в чем не повинную вещь в дальний угол.

Я залезла под цветастое ситцевое покрывало. Наверняка, дело рук бабушки Марии. Как хорошо.

— Иди вниз, — неожиданно велел мне Миша. Стоял надо мной и смотрел серьезными, даже чужими глазами.