На скамье сидит Н о в и к о в. Мимо проходит о р д и н а т о р.

О р д и н а т о р. Вы чего тут?

Н о в и к о в. Сына жду.

О р д и н а т о р. А-а… Да-а… (Махнув рукой, хочет идти дальше.)

Н о в и к о в. Что случилось, доктор?

О р д и н а т о р. Ничего.

Н о в и к о в. На вас лица нет. Как больная из сорок третьей палаты?

О р д и н а т о р. Мда. (Садится.) Ушла от меня больная.

Н о в и к о в. Как — ушла? Куда?

О р д и н а т о р. Совсем. Тромбоз. Муж сидит, молодой, плачет. Две девочки остались. Нелепо.

Н о в и к о в. Вы можете себя в чем-либо упрекнуть?

О р д и н а т о р. Нет. Все было сделано. Такая штука…

Н о в и к о в. Но вам бы пора привыкнуть. Говорят, врачи со временем привыкают.

О р д и н а т о р. Говорят. Значит, я плохой врач. Не на месте. Вам такие мысли про себя в голову не приходят?

Н о в и к о в. Сразу же, когда не пишется… А почему вы решили стать врачом?

О р д и н а т о р. А я шел как-то мальчишкой по улице, и вдруг — сирена. Несется «скорая помощь». И рядом с шофером — врач. Сидит и жует бутерброд. Вот это меня и потрясло. Кругом возбуждение, суматоха, паника, а он спокоен. Скажете, бесчеловечно? А я понял — только такой и спасет. Ему можно довериться. И захотелось стать врачом.

Н о в и к о в. Ну и как? Ездили по несчастным случаям?

О р д и н а т о р. Ездил. И бутерброд жевал. Но, оказывается, едешь, а в голове шарики вертятся: что там может понадобиться в первую очередь? Так что спокойствие относительное. А вот когда умирают — не могу привыкнуть. Особенно если мой больной.

Н о в и к о в. Да. Это, наверное, как на фронте. Смерть — кругом, без конца и рядом. Но когда убивает того, с кем только что беседовал, у кого прикуривал, — не верится. Точно какая-то тайна перед тобой… Но там — некогда… А тут есть время подумать о том, что в жизни суета, а что — главное.

О р д и н а т о р. Что же главное?

Н о в и к о в. Настоящее.

О р д и н а т о р. А что — настоящее? Ну, вот мое дело — это настоящее?

Н о в и к о в. Бесспорно. Вы, врачи, можете быть спокойны. А мы… Ох, как часто неясно, пригодится ли людям то, что я написал. Это такая мука — моя профессия. Но — не переменю. А вы?

О р д и н а т о р. Даже не представляю, что я мог бы еще делать на свете.

Н о в и к о в. А ведь есть более высоко оплачиваемые профессии.

О р д и н а т о р. Даже в нашем деле. Мне предлагали. Может, и надо бы перейти. Все-таки жена, маленький ребенок. Но я люблю лечить. Может, это эгоизм?

Н о в и к о в. Это жена говорит про эгоизм?

О р д и н а т о р. Нет. Мать жены. Жена со мной согласна.

Н о в и к о в. Понятно. Проблема тещи. Старая штука. А вы знаете что? Плюньте. Только деликатненько. И делайте свое дело.

О р д и н а т о р (улыбнувшись). Я, собственно, так и поступаю. (Вздохнув, встает.) Надо идти… Как учитель? Не курит? Втихомолку?

Н о в и к о в. Что вы.

О р д и н а т о р. Я бы этой соседке…

Н о в и к о в. Есть такие люди… Их распирает от собственной добродетели. Как правило, бывшие грешники.

О р д и н а т о р. Я бы ей руки поотрывал.

Н о в и к о в. Что толку? Вам и пришивать пришлось бы.

О р д и н а т о р (вздохнув). Да. (Подумав.) Тогда — голову. А вот и ваш сын.

Появляется юноша. Это сын Новикова — М и ш а.

М и ш а. Здравствуйте. Как мой папа, доктор?

О р д и н а т о р. Пишет все время. Что ему делается? (Уходит.)

М и ш а. А что ты пишешь?

Н о в и к о в. Присаживайся.

М и ш а. Ничего, я постою.

Н о в и к о в. Садись, говорят тебе. Бери блокнот и записывай. У меня вагон поручений.

М и ш а. Почему вдруг так много?

Н о в и к о в. Сам удивляюсь. От безделья, наверное. Лежишь, лежишь, и в голову всяческие планы лезут. Может быть, пустое прожектерство, конечно, но кто знает? Иногда именно самые нереальные планы лучше всего и сбываются.

М и ш а. Почему?

Н о в и к о в. Они волнуют кровь. И, глядишь, человек делает невозможное. Разве тебе не хочется вдруг сделать нечто такое, что люди считают для тебя непосильным? Отсюда и героизм.