– Давай ближе к сути, барыга.

Барыга разлил мутную по алюминиевым кружкам, расставил каждую перед ребятами, сам кружку взял, поднёс к центру стола и …

– В общем, обменял я ему грибы на информацию.

Ребята вздрогнули, барыга занюхал рукавом, остальные закусили.

– Какую информацию? – теперь уже вмешалась Рони.

– Хорошую информацию, – важно продолжил барыга. – Когда и где пойдёт эшелон, маршрут, количество, единицы техники… В общем, всё! – и бросил на стол разрисованную тактическую карту с записками.

Троица обомлела, старший принялся читать записки, а Рони изучать карту.

– Теперь понятно, зачем им на болотах разведка, болотом пойдут. За информацию спасибо тебе, большое спасибо, – сказал старший, а барыга ответил:

– Да ну что ты, не за что, мы же одно дело делаем, как говорится, в одной лодке. Вот только, слушай, если будет возможность, возьми мне, пожалуйста, пистолет, а то неудобно с автоматом ходить, а вояки пистолеты не обменивают, мол, личное оружие, под роспись, и всё такое…

– Договорились.

Старший и барыга хлопнули по рукам, потом он ушёл, прихватив остатки мутной.

Преданы и убиты

Пока свежие, вновь прибывшие силы противника готовились к смене позиций, выкрикивая патриотические песни на выскобленном плацу да проверяя каждую мелочь в своём несессере (наборе для хранения принадлежностей личной гигиены), партизаны не теряя времени изучали их маршрут, выявляли наиболее удобные позиции для их же расстрела и минировали их пути отступления, и только прапорщик оставался равнодушен, дышал полной грудью, вкушал местные плоды-достопримечательности, редкие, правильные плоды. И не в том заключалась истинная ирония, что служивые, восхищаясь собственной хитростью, готовились окружить глупого противника, не ведая, что уже сами обмануты и преданы, а в том, что обмануты и преданы были обе армии, жизни обоех армий стоили меньше грибов. Просто одной армии повезло больше, она разговаривала на одном языке с партизанами.

В операции по эшелону было задействованы все силы, разумеется, кроме стариков и детей. Такая серьёзная засада была впервые, соответствующего опыта ни у командиров, ни у бойцов не было, но зато было желание, а это больше, чем надо. Две недели на подготовку – срок небольшой, но именно столько осталось до выступления.

Было совершенно понятно – расстрелять эшелон, как маленькую группу разведки, не получится, он быстро переформируется и не только уцелеет, но ещё и пойдёт в атаку. Когда речь идёт о внушительном количестве боевой силы, начинается совсем другая игра, тактическая, с правильным построением и своевременными мудрыми командами. Группа подрывников начала минировать маршрут после прохождения болот. Так после взрыва противник не побежит назад, не начнёт отступать, не уйдёт в защиту, а будет вынужден идти вперёд, в атаку, под пули.

Для такого дела достаточно взрывчатки не нашлось, поэтому часть людей была задействована на изготовление, а это долго и муторно, это весомое количество человеко-часов. И хорошо бы ещё, чтобы эти люди сами не подорвались, ведь основа динамита «нитроглицерин» – продукт, очень нестабильный, готовый сдетонировать от резкого перепада температуры в два градуса, а он безбожно нагревается во время его получения, и колбы приходится держать в ледяной воде, но этого бывает недостаточно. Надо ли говорить, что чистый нитроглицерин значительно мощнее готового динамита? К тому же он может детонировать не только от перепада температуры, но и от незначительного физического воздействия, и тут имеется в виду не то что нужно не уронить ёмкость с нитроглицерином, от этого он взорвётся наверняка, а даже не встряхнуть его, даже не взболтать, даже перемешивать очень медленно.

По маршруту периодически проходила разведка. Может, на неё отчасти и рассчитывал прапорщик, продавший чужие жизни, надеясь, что, если партизаны чего и надумают, разведка заметит. Но разведка ничего не замечала. Вблизи вражеского лагеря была выставлена антиразведка, дозор, который своевременно сообщал куда надо, и оттуда уходили куда следует. Правда, это всё равно составляло большое неудобство и не позволяло делать значительных изменений в ландшафте. Союзную армию партизаны предупреждать не стали, и не потому, что забыли, а потому, что те могли спалиться и спалить всю операцию; к тому же бытовало мнение, что кто-то там стучит.

Храбрые сердца весело стучали.

Ветви под ногами весело трещали.

Солдаты шли побеждать, шли без тени сомнения, готовые к смерти. Как сильно им хотелось запеть смелую, отцовскую песню и отбить ритм подмёткой сапога, да так, чтобы лес задрожал, улыбка проступила на лице матери, а враг поник головой и сломался волей, но не разрешали им этого делать – нельзя шуметь; и поэтому песни звучали в сердцах, в молодых преисполненных отвагой сердцах, а ритм сотен одновременно ударившихся о землю подмёток в головах, в буйных молодых головах. Но и без песен, без подмёток было всё понятно, всё читалась в глазах; глаза шли и видели, как растаптывают своего противника, как сгибают его волю, глаза горели.

Добрый запах леса мало-помалу сменился на запах прелого мха и гнилушек. Под ногами забулькало, захлюпало в сапогах, и вот уже солдатики по колено в болоте.

Техника ревела, тужилась, жалобно мычала, но трясину преодолеть не могла. Человек сильнее техники, сильнее сотен лошадей, сильнее и выносливей, и поэтому люди вытаскивали многотонных боевых товарищей на руках.

Конец ознакомительного фрагмента.