«Ах ты хитрюга…» Мне хотелось ущипнуть эту румяную щечку, но, как хозяйка положения, решающая судьбу, я вынуждена была держаться серьезно и солидно.

— Проси прощения, — велел доктор.

Мальчик пожал плечами, особого удовольствия это у него не вызывало, но приказ выполнил.

— Простите, я больше не буду…

— Прощаю. Только при условии, что будешь приходить ко мне в гости. Ладно?

Мальчик снова вскинул синие глаза и, не обнаружив на лице моем подвоха, вопросительно посмотрел на доктора.

— Отвечай, что на меня смотришь? Не меня же зовут в гости, — сдерживая улыбку, отозвался тот.

— Пожалуйста, пожалуйста, доктор, прошу и вас тоже.

Мальчик дернул доктора за рукав: мол, давай соглашайся…

Мы все трое поняли друг друга, и все трое вдруг почувствовали, что будто давно знакомы.

— Легко, брат, ты вывернулся, — закашлялся от смеха доктор и тяжело опустился в кресло.

Потом стал снимать с меня допрос: откуда я, чем тут занимаюсь, как пришлась мне эта их глухомань? Дознавшись, что приехать сюда мне посоветовали доктора, не преминул поинтересоваться, какая болезнь. Узнав, стал расспрашивать, как и чем лечат.

Я рассказывала и в то же время наблюдала за ним.

Ему было уже за шестьдесят. Сутуловатый, лысый, с чисто выбритым лицом — только над губой небольшой темный клочок усов. Для своих лет еще вполне подвижен. А может, это шло от неуравновешенного, беспокойного характера?

Однако чувствовалось и другое: его профессия была его второй натурой. Внимательно выслушав то, что относилось к моей болезни и лечению, он, как и большинство врачей, перешел на тот легкий тон, который успокаивает людей неискушенных и, наоборот, вызывает раздражение у тех, кто уже по горло сыт медицинскими разговорами и всевозможными лечебными рекомендациями.

— Ну, ничего, миленькая, все будет отлично. Вы еще у нас плясать будете.

Я не нуждалась в его легкомысленных заверениях.

— Спасибо, доктор, чувствую себя неплохо и вряд ли стану докучать вам.

Он уловил недовольство в голосе.

— Ишь гонористая какая! Не по нраву, что такой уважаемый эскулап предлагает свои услуги… Миленькая моя, тебя надо излечить еще от одной хворобы — от фанаберии.

Видя меня впервые, совсем чужой человек, он обращался ко мне на «ты», называл «миленькой» и собирался избавить от болезни, которой я никогда в жизни не страдала. Но занятно: он меня отчитывал, а я понимала, что обижаться и злиться на этого человека нельзя — такая уж у него манера.

— Ну, значит, поладим? — уже на крыльце, прощаясь, обернулся доктор. — Прошу заходить в гости. Мы будем вам рады. Юрка, видите, сколько добра нагреб с вашего позволения. (Юрка обеими руками держал подаренную ему коробку карандашей для рисования, «Белорусские сказки», альбомчик «Вильнюс».) Значит, прошу, — повторил он как-то по-военному — не иначе, то был отзвук прежней службы в армии: не могла же война обойтись без доктора Волковича.

С этого дня завязалась наша тесная дружба с Юркой, а потом и с полной низенькой женщиной, которая поджидала обычно у ворот старого доктора и звалась Мария Степановна.

Юрка в первый же день забегал ко мне еще два раза. Один — чтобы забрать мячик, который снова подбросил, а тот снова «взял и полетел», а второй раз по делу — показать, как нарисовал подводную лодку. Увлеченные этим занятием, мы не только не услышали, что его зовут полдничать, но даже не заметили, когда пришли за ним.

Добрее человека, чем Мария Степановна, до тех пор мне встречать не приходилось. Эта черта ее характера — доброта — сказывалась во всем, согревала каждого, кто встречался на ее пути, не говоря уже о тех, кто составлял смысл ее жизни, — брате Ванечке (докторе Волковиче) и Юрочке, их общем любимце и утехе.

Надо было видеть, как она потчевала их, как ухаживала, когда кому-то из них нездоровилось, как заботилась, чтобы, упаси боже, не простыл или не перегрелся на солнце.

Интересно, но мое первое знакомство со всей небольшой семьей доктора никак не подтверждало характеристики, которую дала ему пани Ядвига. Во-первых, никакого богатства. Жили Волковичи очень просто, даже скромно. Излишества разрешались только Юрке, и не столько материальные, сколько душевные, такую сердечность и умение сделать детство поистине счастливым не в каждой семье сыщешь.

И сквалыжничества никакого в помине не было. Не успеешь переступить порог, как тебя тут же чем-нибудь потчуют: доктор — невиданным каким-то гибридом из его сада, Мария Степановна — чашечкой душистого кофе с какими-то особенными коржиками собственного изготовления, Юрка протягивал пластмассового слона или зайца.

Правда, застать доктора было не просто. Целый день он на службе. А после или брал свое охотничье ружье и Цезаря и шел пробежаться, как он говорил, за утками, или с удочками на реку.