Чувство Ани сперва привело его в замешательство, потом закружило голову.

Однако, не желая быть нечестным ни перед собой, ни перед ней, он постарался сделать реже их встречи, ссылался на занятость… Так тянулось несколько месяцев. А под осень Аню неожиданно для Казанцева вызвали в Москву, на экзамены.

Со второго акта Катерина словно переродилась… Вся она будто загорелась, ожила, по-другому зазвучал голос… «Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру. Конечно, не дай бог этому случиться. А уж коли очень мне здесь опостылеет, так не удержать меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь…» Этот голос вызывал в душе Казанцева воспоминания о той молодой, не понятой им тогда девушке. Ему стало грустно. Что же растревожило его — судьба Катерины или той самой милой девочки, в жизни которой он, наверно, остался нежеланным воспоминанием?

После спектакля с большим букетом белых роз, где-то раздобытых Сонейко, с трудом подавляя охватившее его волнение, Казанцев пошел за кулисы.

В ее комнате-уборной он услышал густой мужской бас:

— Миленькая, я вас ждать целый час не намерен.

Ему отвечал бойкий голос Варвары, Казанцев узнал его:

— Только и солнца, что в окне. Поедем с Иваном Петровичем.

— Товарищи, а мне срочно на телеграф.

Этот голос принадлежал ей, Катерине — Ане.

— Подумаешь, день рождения! Поздравишь завтра.

— Лизочка, иначе никак нельзя. — Мягкий, тихий смех прервал звучный поцелуй. — Тебе этого еще не понять. — И после недолгой паузы: — Ну что ж, можно отправляться.

— Наконец-то! — пробурчал бас.

Аня Попова, держа в зубах шпильки, стояла у зеркала и закалывала на затылке тяжелый узел волос.

— Каких только чудес не бывает на свете! — И так же, как прежде, всплеснула руками.

— Не надеялись? — коротко спросил Казанцев и с низким поклоном протянул розы, не спуская с нее глаз.

— Надеялась? Вообще-то…

— Зачеркнула, — так же коротко и с такой же, как когда-то, чуть заметной усмешкой подсказал он.

— Вы изменились.

— Хотите сказать — постарел?

— Ну, мужчинам это не так страшно, — тут же нашлась она, и в этой легкости он почувствовал профессиональную уже привычку скрывать истинные чувства. — Кстати, познакомьтесь. — Мужчина, ее коллега, даже не пытался скрыть неудовольствия, а Варвара — обычного женского любопытства.

Когда знакомство состоялось, Аня предложила:

— Лизочка и Борис, езжайте без меня, я приду позднее. Успею. — И повернулась к Казанцеву: — Ну, а мы с вами, Аркадий Аркадьевич, прогуляемся. Все равно мне на телеграф. У нас по случаю премьеры банкет в ресторане. Можем с вами пойти туда, — не то предложила, не то спросила она.

Аня очень изменилась: пополнела, похорошела, обрела ту женственную грациозность, которой не хватало ей десять лет назад. Тогда больше походила на нескладного, худенького подростка, чем на взрослую девушку. А теперь… И Казанцев не удержался, сказал об этом.

— Правда? — равнодушно спросила она и перевела речь на другое: — Расскажите лучше о себе. Нашли семью?

— Можете себе представить — нашел. Уже в сорок шестом. Жена служила в Германии, в оккупационных войсках. А дочка оставалась в детдоме в Тамбове. Жена все о ней знала, переписывалась. И вот что такое случай! Приезжает она в командировку в Москву и встречает одного нашего знакомого гомельчанина. Расспрашивает о его семье, о жене, детях. Тот в свою очередь задает вопрос: «А с Аркадием Аркадьевичем уже свиделись?» — «Что вы? Он же погиб на Курской дуге. Мне сообщили оттуда». — «На какой дуге? Жив, здоров, работает в народном суде». И называет тот наш с вами город. Можете представить ее состояние? В этот же день на самолет — и ко мне. Ну, а я к тому времени уже был женат… Словом, поговорили мы все втроем откровенно, искренне. И понес я в тот же день в загс два заявления: одно — на развод, а другое — просьбу опять зарегистрировать брак с моей первой женой. Так вот и женились мы с ней второй раз. Через три дня она улетела в Германию, а я поехал в Тамбов за дочкой.

— Романтическая история, ничего не скажешь. Дочка, наверно, взрослая?

— Двадцать три. Замужем. Год уже, как архитектор Нинуха моя.

— Да, время бежит, — задумчиво сказала Аня. — Подумать страшно — мне уже тридцать. Кажется, совсем недавно ходила в школу, а теперь мой сын пойдет в первый класс. Похвастаться вам своими сыновьями? Их у меня двое! — Она достала из сумочки фотографии. — Вон какие! — В голосе ее была гордость.

— Хлопцы чудесные, — согласился Казанцев, рассматривая снимки. — На отца похожи?

— На отца. — Щеки ее залил румянец. — Он у нас тоже чудесный.

— Очень рад за вас, Анечка. Вы и сама чудесная.

— Ну нет. Я похуже… — И в голосе ее он услышал другой, какой-то новый оттенок. — А знаете, Аркадий Аркадьевич, я думала, никогда не прощу вам… Не ответили ни на одно мое письмо из Москвы.

— Анечка, я же прекрасно понимал, что вам это только кажется…

— Нет, нет, тогда не казалось… — с жаром запротестовала она.

— Тогда, может, и нет. Но теперь убедились, встретив другого человека.