— Не так, как мы обсуждали другие проблемы, — призналась Шарлиен, и её глаза потемнели. — Он не настаивал на этом, что, вероятно, говорит о многом. Но правда в том, что я почти боюсь спросить его, как он к этому относится. Если он готов принять мои решения, не осуждая их открыто, то это лучше, чем уже сделали некоторые другие.

Её голос звучал гораздо более мрачно, и выражение лица Стейнейра сочувственно смягчилось.

— Ваш дядя, Ваше Величество? — мягко спросил он.

Голова Шарлиен поднялась. Она пристально смотрела на него через обеденный стол в течение нескольких секунд, а затем её твёрдо сжатые губы на мгновение задрожали.

— Да, — тихо согласилась она, и архиепископ кивнул.

Очень немногие люди в Черис были хоть сколько-то хорошо знакомы с внутренней политической динамикой Чизхольма до брака Шарлиен с Кайлебом. Стейнейр, конечно же, не был им, но с тех пор он считал своим приоритетом узнать всё, что можно, об этой динамике. И ему стало совершенно ясно одно: герцог Халбрукской Лощины был гораздо больше, чем просто один из старших дворян Шарлиен. На самом деле он был больше, чем просто дядя. Как командующий Королевской армией, он был её мечом, так же как Зелёная Гора был её щитом. А сейчас…

— Ваше Величество, — сказал Стейнейр через мгновение, — легче командовать флотом и армией, чем человеческими сердцами. Ваш дядя уже понял это, и если случится так, что вы ещё не усвоили этот урок, то, боюсь, у вас нет другого выбора, кроме как усвоить его сейчас. Я верю, что ваш дядя вас любит. Я не претендую на то, что хорошо его знаю, особенно с тех пор, как он держит меня — как и всю «Церковь Черис» — на расстоянии вытянутой руки или за её пределами, но я верю, что он действительно любит вас. И всё же вы попросили его принять то, что он принять не может. Когда я смотрю на него, я вижу человека, скорбящего о решениях своей племянницы, и одна из причин, по которой он скорбит, заключается в том, что он её любит.

— Полагаю, это обнадёживает, — сказала Шарлиен. Затем она отрицательно покачала головой. — Нет, я не «полагаю», что это так; это так и есть. Но это не меняет того факта, что… отчуждение между нами из-за Церкви становится всё более очевидным. Или того факта, что здесь, в Теллесбергском дворце, есть те, кто считает опасным иметь кого-то с такими явными симпатиями к Храмовым Лоялистам так близко к трону.

— Возможно, они и правы, Ваше Величество. — Выражение лица Стейнейра было безмятежным. — В конце концов, ваши отношения с ним — какими они станут — это вопрос вашего решения, а не чьего-то ещё. Мне кажется, что он тот, кто он есть, и чего ещё можно от кого-то честно требовать?

— Я королева, Ваше Преосвященство… императрица. Могу ли я позволить себе быть «честной» с таким близким мне человеком, как он?

— Возможно, он действительно представляет опасность для этого, — ответил Стейнейр. — Возможно, вы даже скажете, что это ваша обязанность как королевы и императрицы убрать его с дороги, чтобы он не смог причинить никакого вреда. И, возможно, если вы этого не сделаете, то со временем столкнётесь с серьёзными последствиями. Всё это может быть правдой, Ваше Величество. Но я точно знаю, что вы тоже должен быть тем, кто вы есть. Слишком много опасностей, слишком много угроз со стороны других людей уже стоят перед вами. Я считаю, что единственное, чего вы не смеете делать, — это позволить себе подрывать то, чем вы являетесь, кем вы всегда были, сомнениями изнутри. Если вы любите его так глубоко, как это видится, вы должны прислушиваться к этой любви так же, как к прагматической осторожности правителя, которым вы являетесь. Для Черис было бы лучше рискнуть тем, что он может причинить вам вред, чем калечить свой собственный дух, свою уверенность и всё то хорошее, что вам ещё предстоит сделать, ожесточая своё сердце и отрицая эту любовь.

— Но я уже приняла меры, чтобы защитить себя от него, — призналась она. — Именно поэтому я и не оставила его в Чизхольме с Мареком. Я не могла оставить его командовать армией, когда он так явно не соглашался с тем, что я должна была сделать.

— Я так и думал, что это так. — Стейнейр пожал плечами. — И там, я подозреваю, вы видите самое ясное доказательство того, насколько маловероятно, что ваша любовь к нему отвлечёт вас от ваших обязанностей.

Императрица медленно кивнула, и Стейнейр отхлебнул из своего бокала, наблюдая за ней и ещё сильнее желая, чтобы ему, Кайлебу и Мерлину удалось убедить остальное Братство Святого Жерно позволить Кайлебу сказать ей правду. Если бы она знала, как и Стейнейр, как капитан Атравес мог следить даже за самыми искусными заговорщиками, это могло бы успокоить её.

«И облегчение её разума везде и всегда — это самое малое, что мы можем для неё сделать», — сочувственно подумал он за безмятежностью своих глаз. — «Она этого заслуживает. И даже если бы это было не так, простой здравый смысл потребовал бы, чтобы мы всё равно это сделали. Мы нуждаемся в ней — нуждаемся в том, чтобы она функционировала в своих лучших проявлениях, используя весь этот интеллект и силу воли, а не тратя их на то, чтобы вознаградить себя проблемами, которые она, в любом случае, никогда не сможет решить».

— Ваш дядя во многих отношениях является зеркалом самого Сэйфхолда, Ваше Величество — сказал он вслух. — Борьба в его сердце и уме — это та же самая борьба, которая происходит в сердцах, умах и душах каждого мужчины и каждой женщины в этом мире. Каждый из нас должен, в конце концов, принять свои собственные решения, свой собственный выбор, и боль, которая при этом возникнет у многих из нас, будет ужасной. И всё же мы должны сделать выбор. Самый страшный грех из всех, один непростительный грех — это отказ от выбора. И что бы мы ни думали или во что бы ни верили сами, мы не можем отказать в этом выборе другим только потому, что верим, что они будут выбирать не так, как мы.