Дойл сунул свой блокнот в карман и соскользнул вниз по дереву под ливнем щепок из коры. Он ударился о землю и уже бегом бросился в центральный пушечный окоп батареи.

— Сменить заряды! Сменить заряды! — проревел он. — Заряжайте ядра! Заряжайте ядра, чёрт бы побрал ваши глаза!

Некоторые из оставшихся в живых офицеры дивизионов и командиры орудий уже предвосхитили его указания. Он приказал зарядить орудия картечью, потому что мушкетёры, если они представляли угрозу для его батареи, должны были оказаться в пределах его досягаемости. Несмотря на то, что он сам настаивал на правильном окапывании орудий, он на самом деле не ожидал, что черисийцы начнут артиллерийскую дуэль без поддержки пехоты, когда у них было едва ли не треть орудий от того, что было у него. Картечь и шрапнель были самыми эффективными боеприпасами против пехоты, которые были у любого артиллерийского орудия, но он никогда не предполагал, что какая-либо пехота в мире может эффективно вести огонь из-за пределов досягаемости картечью. Теперь, даже ругаясь и подгоняя своих людей перезаряжать, он сделал мысленную пометку в руководстве артиллериста, которое всё ещё составлял. «Правило Номер Один: никогда не заряжайте ваши орудия, пока не будете знать — совершенно точно знать — какой тип боеприпасов вам понадобится».

«Вот дерьмо!» — внезапно подумал он. — «Какого чёрта я трачу время на извлечение зарядов? Почему я просто не приказал им выстрелить этой чёртовой картечью, чтобы прочистить стволы?!»

Потому что, как он понял, он испытал свою собственную версию паники, когда заметил, насколько сильно черисийцы превзошли его собственные пушки по дальности стрельбы. Это никому не могло помочь, поэтому он заставил себя остановиться и сделать глубокий, успокаивающий вдох, даже когда второй и третий залпы картечи с шипением, свистом и глухим стуком обрушились на его позицию.

«Притормози, Чарльз! По крайней мере, у тебя есть правильная идея, но притормози. Хорошие идеи это прекрасно, но ты должен хорошо подумать, прежде чем принимать правильные решения!»

Внутри артиллерийского шторма по-прежнему пряталось много пуль снайперов, и они продолжали собирать свой собственный мрачный урожай с любого человека, который неосторожно показал себя. Дойл не мог вычленить жертв снайперов в общем хаосе, но он чётко осознавал, что постоянно теряет по два-три человека, несмотря на защиту их оружейных окопов. Одна из незамеченных им пуль сорвала кончик украшенной перьями офицерской кокарды с его собственной шляпы, и он начал пригибаться позади защитного вала своего орудийного окопа. Он вовремя остановился, не потому, что чувствовал себя кем-то героическим, а потому, что осознавал, что моральный дух людей его людей колеблется. Поэтому, вместо того, чтобы спрятаться в укрытие, как здравомыслящий человек, он играл сумасшедшую роль, которую от него требовали обязанности командира. Он снял шляпу, чтобы осмотреть разбитую кокарду, затем посмотрел на людей вокруг себя и помахал ею над головой.

— Всё в порядке, ребята — крикнул он. — Они промазали и испортили мою шляпу, и это меня реально разозлило! Я не знаю, сможем ли мы попасть в этих ублюдков отсюда или нет, но, чёрт возьми, я намерен это выяснить! А как насчёт вас?

Более тридцати его артиллеристов были уже выведены из строя, по крайней мере, половина из них была мертва, но остальные ответили эхом его собственной свирепой усмешки, и руки командиров орудий поднялись, когда их расчёты закончили извлекать находящиеся в стволах заряды и зарядили ядра.

— Огонь!

* * *

Дэрин Бриндин увидел, как корисандийские орудия внезапно извергли клубы дыма. Громкость была пугающей, и он затаил дыхание, когда двадцатишестифунтовое ядро рассекло воздух по направлению к нему.

К несчастью для пушкарей Чарльза Дойла, у них просто не хватало дальнобойности, чтобы дотянуться до орудий Бриндина. Ядро с глухим стуком вонзился в землю совсем рядом с батареями черисийского офицера, и он оказался прав насчёт того, насколько мягкой была земля. Корисандийские ядра были почти шести дюймов в диаметре, но богатый, влажный, хорошо политый верхний слой почвы был глубиной почти четыре фута, и он просто поглотил их. Некоторые из них пропахали борозды по пшеничному полю, прежде чем, наконец, остановились, и во все стороны разлетелись комья земли, но ни один человек или тягловое животное не было даже ранено, и Бриндин мрачно улыбнулся.

— Всё в порядке! Давайте зададим этим ублюдкам! — крикнул он.

* * *

Дойл вскочил на край орудийного окопа, безрассудно выставив себя напоказ, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь дым выстрелов собственных орудий. Какой-то маленький, очень быстро движущийся предмет с шипением пролетел мимо его правого уха, и он понял, что его новая позиция вышла за рамки всего того, что может быть оправданным для поощрения его людей. Но он оставался на месте достаточно долго, чтобы ветер успел развеять дым от его батареи, и его челюсти болезненно сжались.

Насколько он мог судить, ни один из его выстрелов не достиг противника. Он мог разглядеть воронки и траншеи в глубокой, ровной зелени пшеничных полей, которые, должно быть, остались от его огня, но ни одна из них даже близко не была рядом с черисийцами.

Он спрыгнул обратно в орудийный окоп, и его сердце словно налилось свинцом. Пока его люди обслуживали свои орудия и оставались в укрытии, они хорошо справлялись со своей задачей — все, кто соображал медленно, вероятно уже были ранены или мертвы — но для того чтобы задействовать орудия, им пришлось выставить себя напоказ. И поскольку они это делали, они продолжали падать, попадая под действие этой кровавой, жестокой разрушающей силы, но они не могли даже добраться до людей, убивающих их.

«Время отступать», — подумал он, поражённый тем, что смог смириться с поражением так быстро, но не смог придумать другой альтернативы. — «Мне нужно вытащить отсюда эти орудия, пока у меня ещё есть животные, чтобы их тащить, и люди, чтобы управлять ими. Корину просто придётся поня…»

Его мысли внезапно оборвались вместе с оглушительным, гораздо более громким мушкетным залпом.

* * *

Насест на колокольне, на котором находился Гарвей, позволял ему видеть всю панораму выбранного им поля битвы, но только до тех пор, пока клубы дыма, поднимавшиеся к небу, не начали заслонять его часть. Его важную часть, понял он, когда противоборствующие батареи окутались пороховым дымом, сквозь который его подзорная труба не могла проникнуть.