Пикинёры бросали своё громоздкое оружие, мушкетёры избавлялись от своих мушкетов, люди бросали всё, что могло их замедлить, когда они повернулись и побежали. Суровые, торжествующие возгласы раздались среди стрелков морской пехоты, и всё же этот волчий вой, в каком-то смысле, был почти салютом храбрости корисандийцам, что вошли в это пекло.

— Командуйте наступление, — приказал Кларик.

— Есть, сэр! — подтвердил полковник Жанстин, и Третья Бригада снова пришла в движение.

* * *

Чарльз Дойл яростно выругался, когда распался фланг Манкора. Он точно понимал, что произошло, но это понимание ничего не меняло. Он только что потерял пехоту, прикрывавшую правый фланг его осаждённой большой батареи, и должно было пройти не так уж много времени, прежде чем левый фланг черисийцев обрушится на его собственный незащищённый правый. Расстояние, на котором они разбили пехоту Манкора, подсказывало ему, что произойдёт, когда их массированные залпы соединятся с выстрелами картечи и прицельным огнём снайперских винтовок, который уже обрушился на его людей. Но если он отступит, если он попытается отвести назад свои пушки, то и правый фланг Баркора будет раскрыт. И если черисийцы слева смогут продвигаться достаточно быстро, то они смогут добраться до моста на тракте раньше Баркора. Если им это удастся, они поймают Баркора между собой и своими товарищами…

Дойл сжал челюсти так сильно, что у него заболели зубы, когда он увидел, как фланг Баркора с готовностью откатился назад. Он, как и Гарвей, не сомневался в том, почему Баркор делает то, что делает, и всё же, каковы бы ни были его мотивы, сейчас это было правильно. Он по-прежнему нёс большие потери от огня черисийцев, но его отступление было единственным, что могло вывести половину авангарда Гарвея из этой катастрофы хоть в какой-то степени невредимой. И если это означало пожертвовать тридцатью пятью пушками Дойла и шестью сотнями людей, чтобы спасти пять тысяч, то всё равно это была выгодная сделка.

«К тому же», — подумал он с каким-то отвратительным юмором, — «я уже потерял столько драконов и лошадей, что в любом случае не смогу вытащить отсюда больше половины батареи».

Его сердце болело от того, что он собирался потребовать от людей, которых он обучал и кем командовал, но он глубоко вздохнул и повернулся к командиру батареи своего правого фланга. Майор, который полчаса назад командовал этой батареей, был мёртв. Капитан, который ещё десять минут назад был его старшим помощником, был ранен. Командование всей батареей перешло к лейтенанту, которому было не больше двадцати. Лицо молодого человека было бледным и застывшим под слоем порохового дыма, но он твёрдо встретил взгляд Дойла.

— Разверните вашу батарею, чтобы прикрыть наш фланг, лейтенант, — сказал Дойл и заставил себя улыбнуться. — Похоже, что мы тут останемся немного в одиночестве.

Апрель, 893-й год Божий

.I.

Храм и дом мадам Анжелик,

Город Зион,

Храмовые Земли

В этом году второстепенные обсуждения в Зале Большого Совета велись более тихо, чем обычно.

Сам зал был тщательно подготовлен к дневной церемонии. Древнее предание гласило, что сам Архангел Лангхорн принимал участие в советах со своими собратьями в этом самом зале, и его великолепные настенные мозаики и огромная, прекрасно детализированная карта мира — в четыре человеческих роста высотой — инкрустированная в одну из стен, безусловно, поддерживали это предание. Портреты Великих Викариев прошлого висели на другой стене, а пол, вымощенный нетленной, мистически запечатанной ляпис-лазурью, как и пол самого алтаря Храма, был покрыт бесценными коврами из Харчонга, Деснейра и Содара. Целая армия слуг провела последнюю пятидневку, вытирая пыль, протирая, полируя и доводя обычное великолепие зала до самой вершины великолепия.

Блистательная толпа викариев, сидевших в роскошных удобных креслах, расставленных в зале, вполне соответствовала огромной комнате, в которой они собрались. Мерцали и вспыхивали ювелирные украшения, переливалось золотое шитьё, сверкали драгоценными камнями шапки священников. Воздух в комнате циркулировал плавно, беззвучно, нагретый точно до нужной температуры мистическими чудесами Храма, несмотря на снег, падающий снаружи пристройки Храма, в которой находилась эта сокровищница зала собраний. Идеальное, мягко сияющее освещение лилось с высокого потолка комнаты, освещая каждую деталь бесценных произведений искусства и роскошной одежды. Длинный буфетный стол с деликатесами тянулся вдоль короткого конца залы (хотя «короткий» в такой огромной комнате было чисто относительным термином), а слуги ходили вокруг с бутылками вина, следя за тем, чтобы бокалы викариев не пострадали от внезапной засухи.

Несмотря на комфорт и великолепие, подчёркивающие величие и мощь Божьей Церкви, в атмосфере зала витало странное хрупкое напряжение. Голоса были понижены, в некоторых случаях почти до шёпота, а некоторые бокалы требовали более частого пополнения, чем обычно.

Замсин Трайнейр сидел в своём собственном кресле, предназначенном для Канцлера Совета Викариев, расположенном справа от пока пустующего, приподнятого трона Великого Викария. Кресло Жаспера Клинтана стояло по другую сторону от трона. Каждый из них непринуждённо болтал с членами своего аппарата, время от времени отпуская небольшие шуточки, демонстрируя свою спокойную уверенность, но после того, как они обменялись одним улыбающимся кивком приветствия, они оба взяли за правило не разговаривать друг с другом с тех пор, как заняли свои места.