— Какая разница, сколько стоит тот камень? Мне попался бриллиант подороже. — Бродит по моему лицу глазами, будто фотографируя в памяти каждый миллиметр.

— Ты сейчас обо мне? — улыбаюсь смущенно.

— Какой же ты бриллиант, Рина? Я попросил завтрак для нормального мужика. А ты заказала сезонные заготовки для ежика. Ты — сущее наказание.

Смеюсь, глядя на этого недоучку.

— Открою тебе большую тайну — ежи не едят грибы. Они вообще зимой спят и не делают никаких заготовок.

— Откуда ты знаешь?

— Когда ты учился стрелять, я училась в школе… Ладно, проехали. Признавайся, ты ее подозревал?

— Ее, — кивает Антон, снова притягивая меня к себе.

— И все это было подстроено?

— Импровизация. Ты когда в душ ушла, мне Генрих позвонил. Сказал, Инесса возле «Бугатти» ошивается. Я никогда не оставляю в тачке заряженную пушку. Так что допустил весь этот спектакль. Сильно напугалась?

— Не знаю, — признаюсь, уронив взгляд на пуговицу его рубашки. — Наверное, я чувствовала, что ты придешь и не дашь меня в обиду. Но почему не предупредил?

— Ты дочь Льва Громова. Привыкай. Подобной хрени будет много.

— М-да, не хотела бы я, чтобы ты учил меня плавать.

За воркованием не замечаем, как в номер входит Генрих. Только постучав по балконной двери, он дает нам о себе знать.

Антон впускает меня в комнату, а сам последний раз смотрит на дорогу, где исчезло неуловимое кольцо.

Поприветствовав Генриха, скрываюсь за матовой стеной душевой и переодеваюсь, слушая их разговор. Шелестит пакет, собираются патроны, щелкает затвор пистолета. Антон распоряжается, чтобы Генрих бросил ствол в лесу неподалеку от захоронения, замел следы и сообразил подставного ягодника, который «случайно» обнаружит пистолет и позвонит в полицию. А те уже с собаками найдут и труп.

— Осуждаешь? — спрашивает у меня Антон, когда мы все втроем выходим из отеля.

— С чего ты взял?

— Ты же до зубовного скрежета законопослушная. А я только что подставил свою бывшую.

— Может, во мне что-то надломилось. Пока не поняла.

Он смотрит на меня с полуулыбкой и присвистывает Генриху:

— Ты тачку осмотрел?

— Да, все чисто, Антон Львович! — Тот открывает свой джип и закидывает черный пакет с пистолетом на сиденье.

— У тебя пожрать есть?

— Вы такое не едите.

— Тоже наркоманский обед?

— Шаурма! — Генрих протягивает своему боссу бумажный сверток.

— Сойдет. К счастью, у меня нет аллергии на кошек. — Пожав терминатору руку, сажает меня в «Бугатти» и тоже садится за руль. — Ща похаваю, и поедем.

— Куда? — спрашиваю, надеясь не услышать, что в дом его родителей.

— Куда-нибудь.

Наблюдаю за тем, как голодно он надрывает пакет, откусывает кусок шаурмы и жует. Кивнув выезжающему с парковки Генриху, он переводит взгляд на меня, глотает и хмурится:

— Что?

— Антон, скажи честно, ты кольцо выкинул, потому что удача и так на твоей стороне? Из-за меня? Думаешь, теперь все так или иначе достанется тебе, а не Ринату?

— Инесса в тебя точно не стреляла? А то впечатление, что у тебя пуля в голове. Я не глухой, Рина. Отчетливо слышал, как ты сказала папаше, что расхерачишь его империю. Вряд ли новость о вашем родстве что-то изменила. Значит, максимум, на что я могу рассчитывать, женившись на тебе, это не сдохнуть с голоду. Хотя учитывая твою чрезмерную заботу о моем желудке, я начинаю сомневаться и в этом. — Снова надкусывает шаурму и, достав из-под сиденья бутылку с водой, пытается открутить крышечку.

— Дай сюда. Пока не обляпался. — Забираю у него бутылку и, открыв, возвращаю. — Я услышала о двух полосках. Ты рванул к Инессе, ничего не объяснив. Я обиделась и назло заказала грибы.

— Да я понял. — Он пьет воду и продолжает поглощать остатки своего скромного завтрака.

Меня тихонечко точит червячок вины. Я не доверяю Антону. Вижу в нем монстра и ублюдка. Будь он таким, не отпустил бы Инессу живой. Но он дал ей шанс и время. Даже после того, что она сделала. Пора уже понять, что он не убьет, если у него будут варианты. С Радиком другого выхода не было. Он не справился бы с двумя вооруженными мужиками. Одного все равно пришлось бы убрать.

— Хочешь я приготовлю тебе лазанью? — подлизываюсь, когда он заводит машину, расправившись с шаурмой.

— Ты умеешь готовить?

Цокаю языком, задетая таким замечанием.

— Мама уже на работе. Поехали к нам. Заглажу вину.

— А детские фотки покажешь? — посмеивается он.

— Не все. На некоторых у меня жопа голая.

— Отлично! — соглашается Антон, набирая скорость. — Поехали!

Безобразие! То, как она говорит, смотрит, улыбается. Хулиганка без тормозов. В нее пушкой целились, а она на кровати разлеживалась, ждала своего рыцаря. Но именно это и захватывает от нее дух — ее чокнутость, шальная отчаянность.