— Какой еще паспорт? — Папаша столбом посреди коридора застывает. — Увезти ее собрался и дальше мозги пудрить? Шары от меня не отводи!

— Лев! — уже грознее включается Елизавета Геннадьевна.

— Никуда вы не поедете! — заявляет он. — Ты, — указывает на Рину и кивает на дверь комнаты, — под домашний арест. А ты, — продолжает воспитание на мне, — сначала докажи, что тебе она нужна, а не парочка горячих ночей!

— Начинается, — вздыхаю, крепче прижимая к себе Рину. — Мы уже не дети!

— Она — нет. Ты — да. Лицемер, эгоист и мерзавец. Сначала за кольцом гонялся, теперь короче дорожку к власти нашел. Хрен тебе! — Выкручивает мне фигу, сдергивает пиджак с вешалки и шагает на выход. — У тебя пять секунд на досвидульки, — шипит, проходя мимо нас. — Катерине скажи спасибо.

Обеими руками обнимаю свою девочку, склоняюсь и шепчу ей на ухо:

— Я вернусь, малыш.

Целую мочку, с трудом отлипаю и выхожу вслед за отцом. Не оборачиваюсь. Слишком хреново. Она же впилась в меня. Как кусок от себя оторвал, оставляя ее.

— Спускайся! — велит мне отец, а сам задерживается на пороге с прошлой любовью пошептаться.

С Ксюшей таких соплей у него не было, сколько их помню. У них в спальне даже кровати всегда раздельные стояли. Нет, Лев Евгеньевич воздержанием себя не насиловал, с эскортом развлекался так, что на несколько суток пропадал. Но с женой, я так понимаю, давненько от силы за руку держался и в щеку целовал на банкетах.

Выйдя на улицу, задираю лицо и выискиваю окна заветной квартирки. Надо будет еще ребят организовать и домофон с видеокамерой установить. Не нравится мне этот район. Совсем не нравится.

Отодвинув шторку, Рина открывает окно и перегибается через подоконник.

Закинув руки за голову, скрещиваю пальцы на затылке и просто любуюсь ею. Молча. Без слов. Без обещаний.

Расстроенная, вымотавшаяся, но с тем же блеском озорства в глазах, который не угасает. Мне достаточно просто смотреть на нее, чтобы чувствовать себя по-настоящему счастливым. Отцовская империя такого кайфа не доставляет, как ее скромная мимолетная улыбка.

— Не растай, — бурчит Лев Евгеньевич, выйдя из дома. Развернув меня, подталкивает к тачке. — Открывай. Ехать надо.

Последний раз взглянув на Рину, сажусь за руль и выжидающе слежу за залезающим в кресло отцом.

— Машина, твою мать, — ругается он, вертясь. — Туалет в самолете просторней.

Завожу заревевший двигатель.

— Куда едем?

— Куда? — вздыхает наш криминальный император, посмотрев перед собой, и ласково о доме: — В гадюшник.

Руки тяжелеют от того, что делаю. Выворачиваю со двора, глотая иглу горечи. Я же привык, что Рина рядом каждую минуту. Под моим присмотром, под моим контролем.

— Почему с ней не остался, со мной поехал? — спрашивает отец, когда притормаживаем на светофоре.

— Мне же сначала надо твое разрешение на нее получить, — отвечаю, потарабанив пальцами по рулю, — а уже потом покорять высоту.

— Стратег.

— Ты сам меня этому научил.

Лев Евгеньевич выискивает в пиджаке мобилу, набирает номер и в привычной ему лаконичной манере отдает приказы:

— Клим, подтяни еще ребят к Вольским и отправь нотариуса в Росинку. — Закончив, переводит взгляд на меня. — Фотку удали. Нет, погоди, сначала дай гляну.

Засмеявшись, разблокирую свой айфон и протягиваю отцу. Поглядывая на него, вижу, как пальцами раздвигает края снимка, увеличивая свою Лизавету. Любуется ею. Почти улыбается.

— Что с Ксюшей делать будешь? — интересуюсь, чуя, что он вляпался куда серьезнее меня.

— Избавляться от нее.

— Не слишком радикально?

Переслав фото себе, удаляет с моей мобилы и возвращает.

— Вот что у тебя на уме, бестолочь? Я когда-нибудь кого-нибудь убивал?

— Святой вы наш человек, — усмехаюсь в повороте.

— Куплю я ее, — отвечает он.

— Она дорого стоит.

— Знаю.

Его «знаю» звучит так, будто он готов ей отдать все, лишь бы раз и навсегда избавиться от этого ярма на шее.

Мысли в голове гоню быстрее, чем тачку по шоссе. Вспоминаю слова Рины: «Он не собирается передавать вам свою империю». Прокручиваю, как Лев Евгеньевич рассказал мне об Инессе. Как Рина заявила ему, что накроет медным тазом дело всей его жизни, а он и бровью не повел.

— Когда ты собирался «обрадовать» нас, что номер с кольцами — всего лишь клоунада?