— Правильно, девочка! Даже не мечтай об этом…

— Бедный мой ангел! Зря ты ревнуешь. Ведь ты же для меня — Ми-Ка-Эль[2]. Для меня есть только ты, любимый. Я никогда не покину тебя.

— Лживая Кошка, думаешь успокоить меня сладкой ложью?

— Так прими мою любовь и сладкую ложь в придачу. Зачем тебе, моё сердце, горькая правда?

— Из твоих рук, милая, я приму хоть яд. Только прикажи! Зачем мне жить без тебя?

— Глупости говоришь, мой ангел! Я знаю, ты хочешь жить и это правильно. Я тоже хочу, но не могу.

— Неправда! Я готов уйти вслед за тобой!

— Дурачок, ты ничего не перепутал? Мы же не ацтеки, и даже не индусы, чтобы приносить себя в жертву умершим, и насколько я припоминаю, даже мужчины-индусы не совершают самосожжения, чтобы уйти вслед за умершей женой. Обряд сати предусмотрен только для женщин. К тому же, мой милый, у тебя полно обязательств перед другими людьми и обществом в целом, и сбежать от них за грань — это уже граничит с трусостью. Мика, дай мне слово, что не натворишь глупостей!

— Хорошо, милая, не нужно беспокоиться. Хотя на самом деле мне нужна только ты, моя любимая Кошка.

— Я знаю, мой ангел, и до последнего мгновения моё сердце будет с тобой.

— Кошка, поклянись всем святым, что ты не бросишь меня, поклянись девочками!

— Клянусь! Верь мне, Мика, я никуда не уйду. Я буду с тобой до последнего мгновения, до последнего дыхания!

— И почему я не верю твоим словам?

— Наверно потому, что ты старый зловредный вампир, в духе тех мрачных голливудских персонажей, никому не веришь, даже себе, но я клянусь прародительницей Бастет, любимый! Где бы я ни была за гранью, однажды в вечности я найду тебя. Устав от одиночества и усмирив гордость, я встану на колени у врат рая, на страже которых ты стоишь. Я буду просить тебя, как нищие, умирая от голода, просят кусок хлеба на паперти. Нет! Я буду униженно умолять о величайшей милости. Я возоплю, падая ниц: «Подари мне крупицу своей любви! О, Михаэль, Страж Бога у ворот рая! Пусти меня к себе в душу, это ворота и моего рая! Без тебя, душа моя, я буду вечно скитаться неприкаянной тенью в мире теней! О, Михаэль, Страж Бога у ворот рая!»

— Рени, Кошка моя любимая! Плохой из меня архангел… По Ветхому завету, я должен быть всесильным целителем, а на деле…

— Всесилен только Господь, любимый! А нас пусть хранит любовь, она никогда не померкнет в моём сердце… Милый ангел! Не надо плакать, а то я сейчас заплачу вместе с тобой… Не нужно слёз, боль от потери со временем утихнет…

— Не хочу скрывать своих слёз, родная! Я хочу, чтобы ты знала, как я тебя люблю!

— Спасибо, любимый! Слёзы твои сияют алмазами в сердце моём! Они дороже всех сокровищ мира!

В спальне, после яростной вспышки жизни, опять воцарились тьма и тишина.

Огонь истинной любви, так долго тлевший в их душах, в преддверии вечности, вспыхнул ярким всепоглощающим огнем. Взметнувшись до небес, он сжёг в своём яростном пламени всё мелкое и ничтожное, что так долго разъединяло их души: недоверие с непониманием, недомолвки с боязнью неприятия. Преграды пали и больше ничто не мешало полному слиянию сердец.

Аллилуйя! Возрадуйтесь, боги! Вам опять удалась ваша непростая работа. Мир, созданный вами, в этот миг стал лучше. Ведь Бог — это любовь!

Я бесценного подарка, слизываю соль,

Твои слёзы на губах, что уносят боль.

Я не знаю, что оставлю в этом мире,

Сделав в вечность шаг.

Знаю только, что с собою унесу я

В беспросветный мрак.

Из груди я вырву сердце,

Если что не так,

Вспыхнет свет его кровавый на моих руках

И в душе твоей печальной,

Он рассеет мрак.

Я бесценного подарка, слизываю соль,

Твои слёзы на губах, что уносят боль.

Мари. Полиция моды, или ужасы женского шопинга

Хотя Рени периодически покупает мне дизайнерские шмотки, у меня они не задерживаются. Ведь их ещё нужно уметь носить. К тому же все эти дизайнерские навороты моментально выходят из моды. И поскольку дважды в одном и том же платье на приёме не появишься, а то засмеют, я быстро избавлялась от своих шикарных нарядов. Обычно сдавала их обратно в салон, а если по каким-то причинам не брали, просто раздаривала. Поэтому в моём гардеробе оседали лишь любимые вещи: свитера и пальто на Гулливера, безразмерные топики и джинсы, растоптанные и оттого жутко удобные кроссовки и тряпичные туфли. Ну и прочее в том же духе. Вот только все эти вещи отчего-то не нравились моим близким.

Вообще-то я не настолько бесталанная в области вкуса и могу заценить стиль в одежде, но только видя её на других, а что касается себя любимой, то тут полный швах и куриная слепота. Что ни куплю, Соня как увидит, так сразу же хватается за голову. После примерки дома, как правило, до меня доходит, что это жуть. Да и Сонька тоже хороша, только и слышишь от неё: «Зай, не сердись, но в этом у тебя вид как у попугая в период линьки», или ещё лучше: «Палевская, ты и так оглобля, а в платье с вертикальной полоской и вовсе смотришься Эйфелевой башней». Такие комментарии, естественно, отбивают всякое желание покупать себе обновки. А нет практики, значит, нет умения.