— Как же не было, если такую роскошь себе заказали как «Мать Вода»?

— Так все и истратила на «Мать Воду». На еду-то и не осталось! Сижу голодная и думаю, чего же потратилась столь неразумно, если в животе пищит как у нищенки. Я же с утра так не поела ничего. Всё дела, моя милая госпожа, выматывающая всю душу бюрократическая и безразмерная нагрузка, нисколько не окупаемая никакими денежными и прочими благами. От того у меня, ответственной честной и достойной женщины, нет сил на то, чтобы заняться, как иные, как та же Элиан, своим естественным для всякого живого существа, любовным ублажением. Я же молодая пока, вдова по несчастью.

— Конечно, вы молоды и красивы, госпожа Лата. Вы обладаете умом и прекрасным вкусом. У вас ещё наладится ваша личная жизнь. Я уверена в этом.

— А я нет. Но благодарю вас за искреннюю доброту. Жалко, что я забыла там графин-девушку. Он же коллекционный. Дорогой сам по себе. А всё из-за старика. После разговора с ним ничего уже не помню. Очнулась, как водитель высадил меня в лесопарке недалеко от вашей «Мечты». У вас нет для меня хотя бы кусочка лепешки с остатками соуса и овощей, чтобы мне подкрепиться? А то я реально шатаюсь от голода и устали.

Нэе пришлось отправить одну из девушек в комнату для совместного отдыха, где и хранились нехитрые съестные запасы для тех служащих, кого мог одолеть вдруг нестерпимый голод помимо заказываемых обедов и ужинов. В еде тут никого не ограничивали. Напряжённый труд требовал соответствующей подпитки.

— А что я Рудольфу наговорила про вас! Ужас просто, — болтала Лата, утратив свою бюрократическую спесь и жадно поглощая то, что ей и подали на маленьком подносе. Холодное запечённое мясо с пряными травами, любительницей которого была Эля. Та часто после своих ночных путешествий кралась туда, в ту комнату, и жадно ела, восстанавливая потраченные силы. Эля была миниатюрна, а прожорлива как дюжий мужчина. Сегодня ночью свой вкусный запас Эля уже не обнаружит…

— Как я с ним-то теперь встречусь? Мы же общаемся по работе, — не могла ни похвастать Лата. Хотя само «общение по работе», то есть мимолётные консультации по ничтожным пустякам, происходило редко. Да и то, если ей удавалось отловить Рудольфа. — Может, он забудет обо всём? Я не часто встречаю его в «Зеркальном Лабиринте». У таких людей свободный режим работы. Его приёмный холл почти всегда закрыт, а в закрытые лаборатории я не вхожа.

— Конечно, он забудет. Дел ему помнить о всякой ерунде. Он же понял, что вы одурманены. Счастье ваше, что это был Рудольф, а не ваши недруги из Администрации.

— Как вы добры! Как добры. А я? — Лата качала головой, словно стряхивая с себя остатки опасных галлюцинаций, хватала Нэю засаленными пальцами за платье. — Если вы заблокировали центральный вход до утра, у вас же есть отдельный ход с другой стороны. Я не могу тут спать!

— Да шучу я! Конечно, я вас выпущу. У нас есть служебный вход для нас самих. Его можно открыть в любое время, даже ночью, не используя автоматическую блокировку. Но в следующий раз приходите только в часы приёма для посетителей.

— Как же тогда он вошёл, не смотря на эту самую блокировку?

— Да кто?

— Ваш Рудольф.

— Вы через стены видите, что ли? С вами точно всё в порядке? Не было там никого, — Нэя обернулась к Лате и словно споткнулась о её сумрачные колючие глаза. Заметно похудевшее лицо добрых чувств не выражало. Овал его стал более правильным, как и сама Лата в целом, сбросившая лишний вес. Только более привлекательной она так и не стала. Даже источая лесть вперемежку с признанием в родственной любви, даже в припадке ненормальной запредельной откровенности она пугала своим тотальным недружелюбием ко всему, что её и окружало. Властная и подавляющая, она обесценивала даже собственную природную, не красоту, но яркую фактурность, поскольку не было желающих ею любоваться.

— Какая же вы счастливая! Вашего счастья хватит вам и на дни горя, случись они. Но пусть лучше не случаются. Если сам Надмирный Свет благословил вас и Рудольфа ребёночком. Только сходите уж в Храм за Его официальным разрешением на ваш союз. Я хочу вам и ему только счастья. Можете не верить мне, как я вас и учила. Никому не верьте. А счастье, между тем, как и деньги, отнять легко. Купить невозможно. И заработать любой самой всепоглощающей работой на благо общества не получится. Общество может дать вам уважение, что редко, а случается. А вот личного счастья не предоставит. Тут уж только самой надо приложить все силы для его обретения.

Пока Нэя вела её запутанными ходами к служебному выходу, Лата продолжала что-то бормотать о своей невостребованной любви к Нэе, о незаслуженном счастье «мерзавки Элиан», о собственной роковой неудачливости. Кто-то для чего-то приговорил её к обездоленности в любви, и так было с самой первой её юности, когда она не испытала разделённой любви ни с кем.

— Не люби я вас как родную себе душу, стала бы я с вами откровенничать? — спросила она, находясь уже за пределами «Мечты». Вместо ответа Нэя захлопнула дверь, оставив Лату в сумраке позднего вечера одну. Какое-то время Нэя наблюдала потом через прозрачную стену зала показов, как вдоль освещённой Центральной аллеи бредёт и спотыкается бюрократическая дама с юной жаждой любви в себе.