Шрифт:
– Еще раз и на "Вы", папаша.
Я бы сказала что-нибудь еще, но мое проданное когда-то, как пуленепробиваемое, окно вдруг разлетелось на достаточно крупные кусочки и под ноги еврейскому шпиону упал красивый отечественный кирпич.
– Что это?
– спросил он, осторожно спуская меня с рук, чтобы не привыкала.
– Это протест, - смело сказала я, невзирая на крупную неприятную дрожь, которая заполнила все мое тело.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Пауза, кирпич и разбитое окно требовали тишины. Тем более, что Наум не спешил ставить меня на место (это вообще мало кому удавалось). Я осторожно сжала его плечо и покорно, в пределах своих возможностей разумеется, улыбнулась. Дело было за малым - предложение руки и сердца и назначение срока свадьбы. Но Наум молчал, зато за окном бешено сигналил бешеный Макс. Он испортил очарование вечера и не дал Чаплинскому совершить подвиг. Через три минуты в дверь звонили, а для убедительности ещё и колотили. Хорошо жить без соседей. Я ловко спрыгнула с рук застывшего Наума и помчалась открывать.
– Живой?
– вскрикнул Максим, направляя на меня дуло пистолета.
И поди разберись, какие движения он собирался совершить далее? Скажу живой, начнет стрелять и убирать свидетеля, скажу - мертвый, очистит квартиру от предполагаемого убийцы, то есть - от меня.
– Максим, а зачем ты камни в окна кидаешь? Это нехорошо, некрасиво даже! И этот дядя тебе даже не дядя. И уж тем более не отец родной. Чего так кипятиться?
– Значит живой, - выдохнул Максим и почесал своим дулом за своим же ухом.
– Тогда я жду внизу. Или остаться здесь?
– он посмотрел на меня вызывающе.
– А мне все равно...
Честное слово - абсолютно. Потому что даже такой совершенный механизм как я иногда устает и нуждается хотя бы в профилактическом ремонте. Громко тикали часы, капала вода в ванной, сквозняком раскачивало люстру. Все было глупо и обыденно. Я оказалась просто близорукой романтической идиоткой, которой не хватало, всегда не хватало чего-то настоящего. Лучше бы подалась в археологи, чем стала копаться в человеческой старине. Нашла себе тоже гарантии от тоски...Наум Чаплинский - умереть можно. Со смеху или рядом с ним. И как это меня так угораздило? С первого взгляда, что ли? В нашей стране у всех нормальных людей столетиями воспитывали ксенофобию. У меня, в знак протеста, выросла филия. Ксенофилия... Низкопоклонство перед западом, космополитизм. Надо повесить портрет Сталина и думать о хорошем.
Например, о том, что когда выйдут на пенсию последние партаппаратчики, их места займут постаревшие Асланчики, а потом их дети и внуки. А я принципиально перестану ходить на выборы и уеду в деревню. К тетке, в глушь, в Саратов. Но я и сейчас это делаю. А ведь ни Максиму, ни Тошкину никому из нынешних не придет в голову поносить меня на руках.
– Когда в Израиле уходят на пенсию?
– крикнула я, чтобы Максим убедился в живучести клиента.
– В шестьдесят пять - семьдесят.
– У нас ещё есть время, - сообщила гостям я.
– Да, дней несколько. Я собираюсь ещё немного задержаться. Поехали, Максим. Давайте, попробуем встретиться с утра.
– Тем более, что с утра я меньше вешу, - он улыбнулся, а моя пропащая душа ушла гулять, заявив, что больше не может выполнять пионерское поручение по сохранению чистоты и невинности моего тела. Ну что, где наша не пропадала - броситься на шею и повиснуть на ней камнем?...
Была не была. Он очень удобно расположился у двери и наверное бы не упал, выстоял, но тут дедушка Чуковский все испортил, потому что у нас зазвонил телефон.
– Пока, - быстро сказала я, захлопнула дверь без поцелуя и резко дернула трубку на себя. Вместе с голосом Тошкина в ней верещали гудки, обозначавшие помехи на линии.
– Ты одна? Надя, я спрашиваю, ты одна?
– голос прокурора дрожал от ненависти и напрасных ожиданий.
– Одна, успокойся. Ложусь спать. У меня завтра много дел...
Еще бы - кампания по ликвидации безграмотности. Я запланировала её на лекцию по культуре античности. Я подготовила словарную работу - даже правила подчитала, что с большой буквы, а что с маленькой. Однако меня мучили сомнения - весь ли алфавит удалось выучить моим будущим академикам... Ну, а кроме того...
– Тошкин, не мешай мне жить. Ты - предатель. Прощай.
– У тебя был Чаплинский?
– спросил он сдавленно.
– Его уже тоже убили?
– страшным шепотом прохрипела я.
– Пока нет. Но... Ты могла бы приехать ко мне? Я на работе. Нам надо
поговорить. В неофициальной обстановке.
Ай да Тошкин, ай да Пушкин. Моя квартира уже стала для него казармой, где нужно было четко и без сомнений выполнять устав и правила техники безопасности при работе с огнеопасными предметами. Что же - посеешь ветер, найдешь дырку от бублика.