— Красивые у тебя ролики.

Я удивленно моргнула и уставилась на мальчика во все глаза. Слез как и не бывало.

— Правда?

— Угу. И кстати они остались целёхоньки. А если ты еще не научилась толком кататься — не беда. Мы жить теперь рядом будем, я могу научить, если хочешь.

— А ты умеешь? — оживилась я.

Владик фыркнул, словно собирался сказать что-то само собой разумеющееся:

— Конечно! Я в этом деле спец.

И он не обманул. Следующим утром еще до маминого ухода на работу на улице раздался раскатистый грохот по железному полотну ворот. Влад явился ни свет ни заря с парой пошарпанных серо-черных роликов подмышкой, и с разрешения нашей с Марком мамы остался до самого полудня, обучая меня, как правильно держать равновесие, и ставить ноги, чтобы не клевать носом землю. Через неделю мы уже катались на равных. Как оказалось позже, мой новый друг был мастером не только по катанию на роликах, но и на всем остальном, у чего были колёса. Он умело гонял на велике, ловко маневрировал на самокате и мастерски рассекал на скейтборде. В общем, стоит ли говорить, что с Марком Владик нашел общий язык тоже очень быстро и в скором времени перестал быть только моим другом.

Спустя месяц мы с мальчишками уже были не разлей вода, и даже Марк перестал меня поддевать. Одним разом с Владом и брат мне стал лучшим другом. Вместе мы проводили каждый день: у нас играли на компьютере, у Владьки — на какой-то супер-навороченной приставке, подключенной к телевизору, в саду Беловых жарили сосиски на костре, а Влад качал меня на качели, привязанной к высокой ветке орехового дерева, а у нас во дворе часто по вечерам устанавливали походную палатку между яблонями, забирались в нее, включали маленький фонарик и по очереди рассказывали страшилки, придумывая их на ходу.

Кто из нас мог тогда подумать, что в настоящих страшилках не бывает зомби, жизнь не отнимают вампиры, а судьбы рушат далеко не рыжие клоуны с топором в руках, а самые обычные люди, встречающиеся нам на пути. До осознания этой истины ещё пройдет много лет, и все эти годы я, Марк и Влад будем тесно связаны узами искренней, преданной дружбы.

Наши дни… Два дня прошло с момента моего приезда, а сдвигов по части маминого здоровья не было. В очередной раз я возвращалась с больницы, не услышав от доктора ничего утешительного. Лучи солнца пробивались сквозь белые облака и все еще согревали землю, оставляя на кое-где пожелтевшей листве золотистые отблески, и все благоухало, осенняя свежесть витала в воздухе, но у меня на душе скребли кошки. Если мама не переживет этой болезни, то в моей жизни станет на одного важного человека меньше. Это осознание убивало, но еще хуже было то, что постепенно оно вживалось в мои мысли и больше не вызывало острой боли, а только пустынное принятие неизбежности. Это заставило меня снова обратиться к Свете за помощью. Излив своему психологу по телефону душу, посвятив ее в свои переживания и страхи, я поняла, что не одинока в своих чувствах, как и всегда, когда Света пыталась меня в этом убедить:

– Твоя психика старается сделать все возможное, чтобы избежать в будущем внезапного стресса. Могу сказать, что это вполне нормально, так как твое подсознание все еще живо помнит последствия прошлой встряски. Это самозащита организма. Как природа защищает себя от стихийных бедствий за счет горных массивов и лесов, так и твое подсознание — от стресса.

– А что, если это не подсознание? Что, если я намеренно вдалбливаю себе в голову, что мама умрет?

В трубке раздался слабый стук. Я знала, что это Света задумчиво прокручивала в руках ручку, а ее свободный конец опускался на поверхность полированного стола. Этот жест я наблюдала не единожды на наших сеансах.

— Ева, в каком она состоянии?

— Она не приходит в себя. Три дня прошло, а она всё в коме.

— Ты разговаривала с врачом? Каковы прогнозы?

Я перекинула сумку на другое плечо, посмотрела по сторонам, подойдя к краю тротуара, и, убедившись в отсутствии машин, шагнула на проезжую часть. Светофоры в этой части города часто не работали, поэтому я быстро преодолела обе полосы дороги и свернула на улицу, ведущую к многоэтажному новому дому, в котором недавно купил квартиру Марк.

— Прогнозы неутешительны. Конкретно нам ничего не говорят, но из возможных вариантов развития событий нет ни одного положительного. Либо инвалидность, либо… — я вздохнула, — даже говорить об этом не хочу.

— В таком случае могу предположить следующее: ты, моя дорогая, человек сознательный и умный, умеешь анализировать ситуацию. Ты просто понимаешь, что такой вариант самый вероятный.

— Почему же я тогда чувствую себя виноватой? — я сокрушенно помотала головой. — Чувствую себя так, словно хороню ее раньше времени.

— Знаешь, в менталитете нашего народа принято часто говорить о сглазах. Чуть что у кого пошло не по плану — сглазили, чуть какое несчастье — снова сглазили, а, если прежде, чем это несчастье произойдет, ты еще и смогла вслух его предположить — то накаркала. Так вот это все демагогия. Людям проще свалить все несчастья на чей-то «червивый» взгляд, чем признать, что они не имели должного опыта и знаний, чтобы понять, что ситуация изначально была тупиковой. Это так, образно, потому что в телефонном режиме всех тонкостей и примеров не разберешь, — сказала психолог. — Теперь по сути: жить твоей матери или нет на данный момент зависит от рационально назначенного лечения врачами и от собственных ресурсов ее организма. Ты не можешь оказать ровным счетом никакого влияния на исход ситуации. Ты не можешь мысленно повлиять на результат лечения, иначе, я знаю точно, помогла бы своей маме. Поэтому, пожалуйста, в независимости от того, чем закончится эта история, помни: твоей вины нет ни в её болезни, ни в тех мыслях, что крутятся в твоей голове. Хотела бы я в это поверить. Договорив со Светой и спрятав телефон в сумку, я зашла в местный супермаркет и купила ингредиенты для яблочного пирога, который нам в детстве пекла мама. Была у нас такая семейная традиция — каждую субботу мама баловала нас с Марком домашней выпечкой. Из-под ее рук выходили такие шедевры, как апельсиновое песочное печенье, и воздушное кокосовое с незабываемым нежным вкусом. Но сколько бы раз я ни пыталась повторить мамины вкусности, они то пригорали к противню, то были больше похожи по консистенции на камень. Единственное, что всегда у меня получалось — яблочный пирог, которым я и собиралась побаловать брата. Когда я появилась из-за угла соседней девятиэтажки, Марк уже стоял у подъезда и, дожидаясь меня, разговаривал с каким-то невысоким мужчиной лет сорока, одетым в растянутую серую футболку и старые треники. Завидев меня, он торопливо распрощался с собеседником и забрал пакет из моих рук. — Зачем ты столько всего накупила? Не стоило.

— Хочу испечь кое-что, — ответила я. Мы вошли в чистый подъезд, и тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за нами.

— Кто это был? Марк нажал кнопку вызова лифта.

— Сосед. Донимал расспросами, не знаю ли я, кто в нашем подъезде торгует самогоном.

Я обвела взглядом идеально выкрашенные серой краской ровные стены, отметила для себя комнатные цветы, стоявшие на подоконниках, и цинично усмехнулась:

— Разве люди, торгующие самогоном, станут покупать квартиры в таких домах?