Послышался звонкий шлепок – это преданный Скоробут прыгнул в озеро и плыл ко мне.

– Вашбродь, как вы?

– Всё хорошо, Кузьма! Скотина сдохла. Только Бузыкина жаль.

Я выдернул клинок, руна на нём погасла: шашка напилась крови и снова заснула.

Всплыла уродливая туша демона. Кузьма поглядел на неё и покачал головой:

– Вот же страхолюдина какая! И как вы его не забоялись?

В глазах ординарца читалось уважение ко мне. Похоже, не самый обдуманный поступок резко поднял мои акции среди бойцов. Они видели во мне командира, который готов ради них на всё. Конечно, мне льстило такое отношение, теперь солдаты пойдут за мной в огонь и воду. А попутно голову сверлила мысль: что, если бы демон оказался не один? Вряд ли бы я тогда так легко отделался.

Мы выволокли тело несчастного солдата на берег и, уложив его в небольшую лощину между сопками, заложили камнями. Лукашин-старший сделал из двух веток крест и водрузил его над могилой Бузыкина.

Простившись с товарищем, мы продолжили наш путь.

Третьи сутки мы мечемся по японским тылам, пытаясь скинуть с хвоста преследователей. После того как преследователи нарвались сперва на сюрпризы-растяжки в нашем лагере, а затем попали под перекрёстный кинжальный пулемётный огонь, идти на лобовое столкновение они опасаются. Но держатся у нас за спиной.

По уму им бы привлечь дополнительные силы, блокировать нас в определённом районе, затем прочесать территорию и – опа! – русские разведчики и диверсанты у них на блюдечке с голубой каёмочкой. Но гадать о намерениях противника, не имея почти никаких данных для анализа, – досужее развлечение. Нам надо знать наверняка. Одно понятно: от фронта нас упорно отсекают. И хотя пока потери небольшие, двухсотыми мы потеряли троих, но есть раненые – на наше счастье, легко. Осталось нас чёртова дюжина во главе со мной, командиром.

Думай, командир, думай. Я и думаю. Думаю на бегу, думаю во время коротких привалов.

А в желудках у всех уже кишка за кишкой гоняется. И раздобыть еду, не прибегая к грабежу и реквизициям у местного населения, затруднительно. А китайцев обижать в нашем положении не стоит: за отнятые припасы сдадут японцам за милую душу – не скажу, что они прям горят симпатией к русским «ляованям».

А если… Батальон наших преследователей, он ведь тоже нуждается в отдыхе и пище. Вот взводные повара кашеварят к ужину: в котлах булькает, варится рис, вскрываются жестянки с консервированным мясом и маринованными овощами. А мы с братьями Лукашиными затаились в засаде всего в нескольких десятках метров от расположения японцев. Наши маскировочные накидки пока действуют нормально, японских часовых мы обошли. Сработает мой план или нет?

С другой стороны лагеря грохает пара взрывов и раздаётся частая винтовочная пальба. В японском лагере тревога. Бегают солдатики, подхватывая винтовки, составленные в пирамиды. Офицеры что-то командуют, а впечатление такое, что грубо ругаются на подчинённых. В воздух взмывают несколько тэнгу. Остальные птицелюди и каппы вместе с большей частью батальона спешно выдвигаются в сторону непрекращающейся стрельбы. В лагере остаются часовые да взводные повара, продолжающие готовить ужин.

Смотрю на часы, карманную «луковицу» – а что делать, если наручные часы здесь встречаются реже, чем вампир, не боящийся солнечного света? [3] Есть десять минут. Толкаю Тимофея тихонечко в бок. Он сосредотачивается, губы шепчут заклятия, пальцы словно вяжут невидимые нити в воздухе. На лагерь японцев стремительно опускается тьма. Слышна взволнованная гортанная перекличка часовых, да и повара озадачены.

– Извиняй, вашбродь, – шепчет Тимофей и плюёт мне в глаза.

Наваждение тьмы спадает с меня, теперь лагерь японцев прекрасно виден. Мчимся к ближайшему костру с готовкой. Стараемся не шуметь и не касаться никого из растерянных японцев, оказавшихся в темноте. Фёдор, предусмотрительно скинувший форму, оборачивается медведем. Мы с Тимофеем хватаем котёл с варевом и взваливаем его на спину медведя-оборотня. Сами хватаем печёный хлеб и консервы. А теперь – драпать!

Над растерянными японцами, которые обнаружат пропажу части провианта, когда наведённая Тимофеем тьма рассеется, мы посмеёмся гораздо позже. Как и над большей частью батальона, ломанувшегося на стрельбу и взрывы и обнаружившего там несколько костров, обгоревших бечёвок и сгоревших почти в ноль свечных огарков. Секрет стрельбы предельно прост: мы заранее разожгли костры, подвесив над ними на бечёвках несколько полотняных мешочков с патронами. К бечёвке подставили свечи, когда пламя пережгло её, мешочки с патронами рухнули в костёр, и патроны стали хаотично рваться.

Добираемся до ждущего нас оголодавшего десятка. Часть добычи съедаем, часть прихватываем с собой про запас. Если кто-то сегодня и ляжет спать голодным, то точно не мы. Нам, впрочем, не до сна. После учинённого переполоха стараемся оторваться как можно дальше от преследователей.

Спросите, почему мы до сих пор не воспользовались умениями Тимофея, чтобы раз и навсегда оторваться от преследователей? Во-первых, Тимофей ещё молод и не вошёл в зрелую пору, и дар его ещё не раскрылся в полную силу. Действует он пока на довольно малое количество народу и небольшое расстояние. Потому-то нам и надо было ложной тревогой отправить большую часть японского батальона за пределы лагеря. А главное, способности характерника требуют слишком больших сил, чтобы их применение проходило бесследно.

Так что Тимофей получил тройную порцию еды, и теперь мы поочерёдно тащим на себе обессилевшего характерника, пока он не восстановит свои магические силы.

И да, на бегу мне приходит в голову интересная мысль, как можно попытаться выбраться обратно к линии фронта, одурачив ещё раз преследующего нас противника.

Сяо Вэй с утра пораньше отправился прополоть принадлежавший его семье небольшой надел с чумизой у самого леса, хотел успеть сделать большую часть работы по холодку. Крестьянский парень ударил мотыгой раз, другой – и чуть не обделался, когда две травяные кочки на самом краю поля вдруг ожили, крепко схватили его, зажав рот, и потащили в лес. Страшно попасть в руки неведомых лесных демонов.