Александр тоже признался, что голоден. Лукашка, уловив слово "траттория", вызвался проводить их к "дяде Пьетро", который держал в деревне нечто вроде гостиницы с кабачком.

8. ГАРИБАЛЬДИЕЦ ПУЧЕГЛАЗ

Все трое спустились с холма на деревенскую улицу. В этот утренний час люди были в поле или на виноградниках, и на улице рылись в песке только смуглые голые ребятишки, свиньи да козы. Впрочем, у заведения "дяди Пьетро" - полулавчонки, полухарчевни - какой-то крестьянин в грубой синей одежде, с золотой серьгой в ухе сыпал проклятиями на всю улицу и нещадно колотил палкой невозмутимого белоухого осла.

– Я тебе покажу, как упрямиться, porco Madonna! Я из тебя выбью навеки твою проклятую лень!
– вопил он изо всей мочи, аккомпанируя себе ударами палки.

Александр не вытерпел и кинулся на выручку белоухому.

– Не смей его бить! Сей же час брось палку! Перестань, как тебе не стыдно!
– закричал он крестьянину.

Тот не спеша оглянулся.

– А я и не знал, что у моего осла здесь родственники, - хладнокровно промолвил он и опять принялся тузить осла, приговаривая: - Кланяйся родственнику, скотина! Благодари родственника за то, что он заступается, проклятый осел!

Лука зафыркал. Однако Александру было не до смеха: он уже собирался вырвать у крестьянина палку и поколотить его самого, как вдруг Лев удивленно и радостно воскликнул:

– Ба! Кого я вижу! Лоренцо! Сам Лоренцо Пучеглаз! Да как ты сюда попал, дружище? Ведь в последний раз мы с тобой виделись как будто у Комо? Помню, помню, как ты чистил у костра свой карабин и клялся продырявить сотню австрийцев... Вот, Александр, рекомендую - Лоренцо, по прозванию Пучеглаз, один из самых преданных бойцов Гарибальди, - наскоро объяснил он товарищу.
– Мы с ним очень подружились в Ломбардии, при осаде Комо.

Между тем крестьянин, в свою очередь, вгляделся в Мечникова и просиял:

– Дева Мария! Святые ангелы! Синьор Леоне! Сам синьор Леоне, неустрашимый и непобедимый! Вот это праздник!

Он подбежал и обнялся с Мечниковым, продолжая повторять:

– Какой чудесный день! Какая встреча!.. Ну и повезло тебе, проклятая скотина!
– обратился он к ослу.
– Счастье твое, что я встретил своего товарища по дракам, а то пошла бы твоя шкура на барабан для Галубардо!

Лоренцо бросил палку, пинком подтолкнул осла к лужку позади траттории и повернулся к обоим друзьям:

– Вот и встретились, синьор Леоне, и встретились-то в нужную минутку!

Александр жадно вглядывался в первого увиденного гарибальдийца. Чуть ли не с первых часов пребывания в Италии он беспрестанно слышал кругом разговоры о Гарибальди и его бойцах. Одни называли гарибальдийцев горячими патриотами и беззаветными героями, другие с негодованием честили их бандитами и разбойниками. Но, как бы то ни было, почти всякий итальянец понимал, что свобода и независимость Италии во многом зависит от Гарибальди и его бойцов.

И вот теперь перед Александром стоял боец Гарибальди. Лицо, высушенное солнцем и ветром, резкие черты, курчавая черная бородка с золотистым отливом. Из-под черного вязаного берета смотрят ярко-черные, очень выпуклые глаза, благодаря которым Лоренцо и получил свое прозвище. Одежда бедная, грубая, на ногах - подбитые гвоздями тяжелые башмаки. Зато в движениях живость, легкость, даже неуловимое изящество. Когда Лоренцо улыбнулся, точно солнце блеснуло - такая это была ослепительная, белозубая, открытая улыбка. Лев познакомил его с Александром как со своим ближайшим другом. Гарибальдиец сжал в своих темных ручищах руки Есипова и сказал полушутливо, полусмущенно:

– Уж вы, синьорино, не обижайтесь, что я породнил вас с моим ослом, только я терпеть не могу, когда вмешиваются в мои делишки.
– Он кивнул на тратторию дяди Пьетро: - Зайдем? Надо же отметить такую чудесную встречу!

Три ступеньки, сложенные из дикого камня, вели в низкую и темную комнату с земляным полом. Несмотря на то что жаркое время года было еще далеко, вся комната была полна мух и мушиного жужжанья. Пахло кислым вином и прогорклым маслом. За прилавком в глубине дядя Пьетро, сутулый и рыжеусый, лущил головки чеснока и мурлыкал что-то себе под нос. В распахнутую дверь позади стойки были видны руины античного водопровода полуразрушенная арка, сквозь которую просвечивали небо и четкий силуэт зонтичной пинии - единственного дерева в этих местах.

Два монаха сидели за грубо сколоченным столом в углу и пили мутноватое кьянти. Один был толстый, грузный, с неряшливой тонзурой, которую он то и дело отирал большим клетчатым платком. У другого, совсем еще молодого, широкие брови нависали над тонким горбатым носом. Он быстро, пронзительно, как дикая птица, глянул на вошедших и стал левой рукой наливать вино из оплетенной соломой бутылки.

– Где я видел этого левшу?
– пробормотал Лоренцо, приглядываясь к молодому монаху.
– Очень он мне знаком...