— А после?

— Еще не решил, — он положил руки себе на колени и похлопал, призывая меня. Дерзко. Словно я беспринципная, легкодоступная, и непременно послушаюсь.

Я хмыкнула. Плеснула в свой бокал еще дурмана, опустошила его залпом. И решилась сделать то, чего хотел мотт, но чуть иначе.

Возможно, он загнал меня в угол, но ту крупицу контроля над моим паршивым положением, которая осталась, я использую в полной мере!

Поднялась с дивана и встала перед Теоном. Смотреть на него, сидящего чуть небрежно, свысока, оказалось волнительно. Так со стороны и не понять, кто хозяин положения. Он или я.

Неслышно сняла босоножки и подхватила юбку так чтобы высвободить из-под нее ноги. Я делала все это неспеша, ведь не зря говорят, что перед смертью не надышишься.

И пусть моя личная смерть, манящая и непреступная, продолжает смотреть только на меня.

Поставила колено на диван, и придерживая длинный подол, опустила на подушки другую ногу, оказываясь над моттом. Руками уперлась в спинку дивана за его спиной.

— Когда ты появился в Песчаном Замке, знаешь, что было моей первой мыслью? — я все еще нависала над ним, будучи уверенной, что ни за что не притронусь первой.

— С удовольствием послушаю, — не меняя ни позы, ни выражения лица, скупо ответил он, тем самым наказывая меня.

— Сокращенный ответ: уйти с тобой.

— А развернутый? — вспыхнувший в нем интерес нельзя было не заметить. Иссиня-чёрные глаза замерцали звездами.

Сильные плечи шевельнулись, выдавая то, что он хотел коснуться. Но в последний момент сдержался.

— Залезть на тот самый стол, за которым сидели кандидаты, — не отводя взгляда перечисляла я. — На четвереньках ползти в твою сторону, — намеренно выдержала паузу. — Сорвать одежду. Сначала с тебя. Потом с себя.

— Вот как, — его голос отдавал такой приятной хрипотцой, что по спине пробежали мурашки. — Я тронут тем, что ты хочешь со мной спать, Лея. В этом у нас с тобой желания совпадают.

— Ты умеешь бить словами.

— Бить словами? — изобразил легкое удивление он. — Разве я сказал неправду?

— Правду, — вспыхнула я словно спичка, — но ведь было и кое-что еще! — как на духу, выпалила под воздействием правда-чая. — Было!

Мотт наконец-то оттаял, как это делает непреступный ледник. Сто лет он упрямо возвышается надо всеми, а потом в один миг обрушивается, и погребает под тоннами льда и снега всё на своему пути.

Теон хищно потянулся вперед, обхватил меня руками, привлек к себе и усадил верхом. Без намека на нежность, без толики скромности.

Он ледник, а я повстречавшийся на его пути городок…

— Твои тайны, Лея. Я оставлю их тебе, — он посмотрел мне в глаза темным, опасным, взглядом, — на какое-то время.

Руки мотта, по которым я так скучала, ощупывали меня, как обнимают пропавших без вести, что вдруг вернулись целыми и невредимыми. Или мне так только казалось, потому что это я жадно исследовала его, мысленно благодаря Небеса за то, что подарили мне эту минуту, эту возможность. Подарили его.

— А потом… — он обеими руками сжал нарядную ткань платья на моей спине. — Чуть позже, — материя треснула, из петелек вылетали пуговицы, — ты расскажешь мне абсолютно всё, что я пожелаю узнать.

В несколько рывков он оголил мою спину, наверняка зная, что ему ничего не стоит так же легко оголить мою душу…

— Зачем временить?

— Я же сказал, — он убрал волосы от моей шеи, заключил лицо в горячие ладони, и как-то по-особенному добавил: — подыхаю.

— Тогда целуй, — помогая ему, я стянула с себя клочья, в которые превратилось платье. — Делай, что хочешь… Потому что я не знаю, что меня ждет после этой ночи.

— Зато знаю я.

Обманываясь, кивнула его обещанию. И не успела сделать даже вдоха, как сошедший с гор ледник сломил остатки моей защиты.

Не знаю, когда я разучилась стесняться, но затем как мотт стягивает тунику через голову, я наблюдала будто зачарованная. Словно вытесанный талантливым художником из камня, до мельчайшей детали идеальный, желанный — вот каким он был для меня.

Огонь, застывший в гранитных чашах, подчеркивал рельеф напряженного и нависшего надо мной Теона. Он дышал, глубоко, размеренно и смотрел на меня.

Я так хотела его рук на моем теле, а лучше губ. Пусть исследует, пусть терзает. Только был ушла та пустота, а вместе с ней удушающее одиночество, которое я почему-то особенно остро чувствую сейчас, когда я наконец с ним.

— Тебе идет белый, — он потянул за воротник платья, что едва держался на моей шее. — Все время здесь ты носила только его. Какой у этого подтекст?

— Невинность сенсарии, — ответила я, наблюдая, как Теон стягивает с груди порванный наряд.

— Невинность, — повторил он. — Но ведь я ее у тебя забрал.