Калиновская Дина
Шрифт:
К их остановке со стороны моста подкатывал пустой трамвай, Гриша с Зюней перебежали улицу. Все смотрели, как они поднялись в вагон, как уселись рядом, как Гриша махал им, когда трамвай, рассыпав при повороте искры на цветущие акации, повернул за угол.
– Гуд бай! Гуд бай!
Tрамвай ушел, а все еще долго смотрели на темную за поворотом улицу. Что думает Гриша? Что чувствует он, навестивший родину? Понравилось ли ему у нас? Будет ли скучать? Кто знает, что может чувствовать он, проживший почти всю свою жизнь так далеко!.. Гуд бай, гуд бай!.. Хороший человек, но как знать, что чувствует?..
– А где Шурик?
– Они давно убежали пешком!
– Не так давно, я слышу их шаги и их разговор на мосту.
– Ну, пусть идут!
– Конечно, пусть.
– Смотрите, такси!
– Вы поедете?
– Такси!.. Останавливай! Такси, такси!.. Давайте, Сережа, Ася, завезем вас тоже!.. Ну, мама, папа, тетя Маня! Спокойной ночи, пока!..
– Будьте здоровы! Пока! Поцелуй девочек! Скажи, что я возьму их в зоосад!..
– Ни в коем случае, папа! Никаких зверей! В прошлый раз они ночью не могли уснуть от впечатлений!..
– Странно!..
Молодежь укатила. Два красных огонька были видны на горе улицы довольно долго...
– Ой, как я устала, ой, моя спина!.. Наработалась, как лошадь!..
– Идемте спать. Сколько сейчас времени?
– Двенадцать, наверно. Или час...
– Спать, спать!
– Брат, сорви мне веточку акации, достанешь?
– Пожалуйста, на!
– Братик, Рива, я прошу вас, не ходите завтра провожать Гришу, я прошу вас! Я хочу одна проводить его, мне надо кое-что сказать ему, кажется, я имею право!
– Эгоисточка! Ты всегда найдешь, что урвать для себя!
– А Зюня, сестра? А Моня? Ты с ними сможешь договориться?
– Я думаю, им завтра будет некогда... Дайте мне слово, что вы не пойдете, иначе я не усну!.. Суля, Ривочка! Если бы не было для меня крайне важно, разве я стала бы вас просить, разве вы меня не знаете!
– Ты всегда с причудами!
– Мы не пойдем,не волнуйся,если тебе важно, мы не пойдем.
– Мы свое дело сделали, приняли, слава богу, кажется, не очень плохо...
– Что ты говоришь, ты изумительно все сделала! Был исключительный вечер, редкостный! Кто еще так может? Когда ты захочешь, тебе нет равных!
– Хорошо, мы не пойдем. Но братья его, я уверена, улучат минутку.
– А мне сердце говорит - нет! Сердце подсказывает. Спокойной ночи!
– Ты не боишься в парадном одна?
– Нет, нет! Кого мне бояться? Так я с вами договорилась?
– Иди, иди, эгоисточка! Договорилась. Спокойной ночи! Заходи завтра, не стесняйся! Расскажешь.
– Да, да, спокойной ночи!
– Спокойной ночи!
Саул Исаакович и Ревекка подождали, пока в Маниных окнах зажегся свет, и пошли к своему дому.
– Ты устала?
– Ой, моя спина!.. Идём спать.
– Я подышу немного воздухом, если ты не возражаешь.
– Вы все, Штейманы, с причудами! Сначала отведи меня домой! Ты хочешь, чтоб я умерла от страха в нашем дворе? Подумать только. нет Клары!
– И не так давно Лазарь... Многие ровесники уже давно умирают один за другим... И многие моложе нас с тобой...
– Что-то у меня нехорошо жмет под лопаткой, под левой... Устала...
– Иди ложись. Может быть, я пойду сейчас к Моне...
– Новости! Тебя звали?
– Звали, не звали...
– Что ты будешь делать ночью у Мони? Кому ты сейчас там нужен?
– Нужен, не нужен...
– Сначала подожди, пока я поднимусь и зажгу свет в комнате. А потом иди, твое дело. Нет, вы все, Штейманы, ненормальные! Жди, пока я войду и включу свет! Слышишь, не уходи!..
Ох, эти белые тревожные облака-деревья, плывущие справа и слева, навстречу и вдаль!.. Не видно листьев, не видно веток, а только белые хлопья цветов, буйная пена!.. Ох, этот запах!.. Угарный и сладостный, греховный, опасный запах!.. Тяжелыми волнами он катит по улицам, и от него беспокойство, от него мучительные сомнения. "Чего уж, чего,- уговаривал себя Саул Исаакович по пути к Моне.- Ведь все получилось, как я хотел, и был удивительный вечер..."
Радость праздника иссякла. Разошлись и разъехались гости, унесли с собой память о веселой вечеринке и великолепном ужине, унесли с собой Гришины подарки и пакеты с Ревеккиным печеньем - его много осталось на столе, и Ревекка завернула с собой каждому. Они были счастливы, и он был счастлив. Но теперь они разошлись и вина перед Моней обступила его, идущего ночью, со всех сторон.
"Ох, что за тишина на улице!.. Голодная, недобрая тишина!.."
Он знал, что от Мони не будет ему прощения и не должно быть, и не рассчитывал на него, и не за этим шел. Он шел к Моне, чтобы повиниться - вот я, и я виноват. Тем ниже опускалась не седеющая и не лысеющая большая голова, тем круче сгибалась тяжелая спина, тем сильнее стискивался узел рук на пояснице, чем ближе он подходил к Мониному дому.