Блюм отправилась в свой номер, чтобы лечь спать, а Пайн осталась в зале для завтраков.

— Вы кажетесь мне задумчивой.

Пайн обернулась и увидела в дверном проеме Лорен Грэм.

Она была в светло-голубых брюках, кремовом свитере, лента в коротких рыжих волосах гармонировала с цветом брюк, а туфли — со свитером.

Пайн подумала, что Лорен, должно быть, решает, что надеть, пользуясь диаграммами совместимости цветов.

— Просто прохлаждаюсь, — ответила она.

Грэм подошла и села на стул, который только что занимала Блюм.

— А я думала, что вы никогда не «прохлаждаетесь», — призналась Грэм.

— Я ужинала с Джеком Лайнберри, — сказала Пайн.

— Где?

— В Америкусе. В ресторане, который находится напротив отеля «Виндзор».

— Он никогда не приглашал меня на ужин.

— Он сказал, что это было спонтанное решение.

— Совсем не похоже на Джека.

— Я тоже ему не поверила, — призналась Пайн, что заставило Грэм взглянуть на нее более внимательно. — На самом деле его интересовало, что стало с моей матерью.

— Ну, тут нет ничего удивительного. Они дружили.

— Тридцать лет назад. И с тех пор не виделись.

— Я тоже не видела вашу мать все это время, и мне интересно, что с ней стало.

Когда Пайн ничего не ответила, Грэм спросила:

— Значит, у нее все в порядке?

— Я отвечу вам так же, как Лайнберри — у нее были собственные проблемы, и ей пришлось нелегко.

— Мне очень жаль.

— Как ваш роман?

— Медленно. Это сложнее, чем все думают.

— Мне никогда не казалось, что написать книгу легко.

— Вам удалось продвинуться в расследовании убийства той женщины?

— Мы пока отрабатываем разные версии.

Они немного помолчали.

Затем Грэм пошевелилась и бросила на Пайн нервный взгляд.

— Я понимаю, что это может показаться вам странным, но не могли бы вы рассказать мне про какое-нибудь из ваших расследований? — попросила Грэм. — Ну, для моего романа.

— Я не могу говорить о конкретных расследованиях, — ответила Пайн.

— Да, конечно, я понимаю. Меня интересуют некоторые общие принципы.

— Мне нужно подумать.

Грэм выглядела расстроенной, но промолчала.

Пайн встала.

— У меня выдался длинный и непростой день, — сказала она. — Пожалуй, мне пора спать.

— А о чем еще вы говорили с Джеком? — небрежно спросила Грэм, но Пайн заметила, что она по-прежнему напряжена.

— Я все вам рассказала.

— В самом деле?

— Да. А теперь прошу меня извинить. — И Пайн ушла.

Ночь выдалась беспокойной, Пайн в темноте преследовали разные образы Дэниела Джеймса Тора и Клиффорда Роджерса, и она проснулась в шесть утра.

В «Коттедже» не имелось спортивного зала, но у Пайн был записан комплекс упражнений в телефоне, а из специального оборудования требовались только ее собственное тело, желание и много пота. Она занималась у себя в номере сорок пять минут, а когда потом сидела на полу и тяжело дышала, не могла не признать, что выброс эндорфинов в кровь способствует хорошему началу дня.

Она приняла душ, оделась и вышла навстречу пробуждавшемуся дню. На тротуарах не было ни одного пешехода, проезжая часть также оставалась пустой.

Пайн села в арендованный внедорожник и направилась по магистрали № 49 к Национальному историческому мемориалу Андерсонвилля.

Комплекс состоял из тюрьмы, нескольких впечатляющих скульптур, огромного кладбища, на котором были похоронены солдаты Союза, а также Национального музея узников войны.

Мемориал начинал работать в восемь часов, поэтому Пайн припарковалась и пошла вдоль его периметра. Музея узников войны здесь не было, когда ее семья жила возле Андерсонвилля, и она знала, что он открылся в конце девяностых годов.

Пайн вошла на территорию комплекса, как только он открылся, и ее приветствовал рейнджер Службы национальных парков, а так как других посетителей в столь раннее время не было, он предложил ей все показать. Рейнджера звали Барри Лэм, около сорока, шесть футов ростом [332] , мускулистый, с чисто выбритым лицом и большими зелеными глазами. Ему шла форма рейнджеров.

— ФБР? — спросил он, заметив значок у нее на поясе.

Пайн кивнула.

— Я приписана к Большому Каньону. А здесь проездом.