— Сначала я встретил вашу мать. А с Тимом мы познакомились позже, когда он появился у нее.

— Погодите минутку. Вы хотите сказать, что узнали мою мать раньше, чем познакомились с отцом?

— Да.

— Где? Как?

— Я не могу вам рассказать.

— Чепуха. Вы не можете начать движение по дороге, а потом вдруг остановиться на середине.

— Будь моя воля, я бы продолжал идти по дороге, но я не могу.

— И чья это воля?

— Я не могу ответить на ваш вопрос.

— Проклятье, тогда зачем вообще вы начали этот разговор?

— Потому что вы спросили, как долго я влюблен в вашу мать. И я решил, что сейчас самый подходящий момент для ответа на ваш вопрос. На самом деле именно по этой причине я предложил вам зайти сюда после ужина.

— По какой?

— Мне может не представиться другого шанса.

— Я ничего не понимаю. Подождите… если вы знали мою мать до того, как она перебралась в Андерсонвилль, значит, вы последовали сюда за ней.

— Верно.

— Но почему?

— Из-за обязательств.

— Но как такое может быть? Какие у вас могли быть обязательства?

— Что ваша мать рассказывала вам о своем прошлом?

— Это не имеет значения, ведь все ее слова оказались ложью.

— Как вы узнали?

— Я следователь. Я все узнаю.

Пайн открыла сумочку, достала одну из круглых подставок из бара, которую подарил ей отец, и положила на стол так, чтобы Лайнберри смог ее разглядеть.

Он никак на нее не отреагировал, лишь пил вино и смотрел на город.

— А теперь вы решили замолчать? Вы сказали, что привели меня сюда, чтобы объяснить некоторые вещи.

— Нет, я не собираюсь молчать, я думаю, как лучше сформулировать объяснения. Я часто так поступаю. Это позволяет не выставлять себя глупцом.

Выражение лица и голос Пайн смягчились.

— Но чем вы сейчас рискуете?

— Каждый человек рискует, если намерен поступить именно так в какой-то момент своей жизни. И я не исключение.

Пайн поставила бокал на стол.

— И ради этого вы разводите таинственность?

— Ваша мать могла сама вам все рассказать, — неожиданно заявил он, и в его голосе появилось напряжение и одновременно жесткость. — И тот факт, что она решила сохранить тайну, не позволяет мне предать оказанное мне доверие. Я надеюсь, вы меня поймете, Ли. А если не сможете… что ж, тогда вы совсем не такой человек, как я думал.

Несколько мгновений Пайн выглядела удивленной. Потом снова взяла свой бокал с вином.

— Ладно, наверное, я способна такое понять. — Она посмотрела на подставку из бара. — Я попросила своего приятеля навести справки о «Плаще и кинжале».

— В самом деле? И что он узнал?

— Оказалось, что это вовсе не бар, а операция контрразведки.

— Нет, не совсем так.

Пайн откинулась на спинку стула и с изумлением на него посмотрела.

— Значит, вы участвовали?.. И что же тогда это было?

— Ли…

— Пожалуйста, Джек, я обязательно должна разобраться. С тех пор прошло тридцать лет. Вам не кажется, что мне пора узнать правду?

Он немного подумал, потом кивнул.

— Вы сами сказали, что вы опытный следователь, — заговорил Лайнберри. — Что же, давайте вернемся в Нью-Йорк, в середину восьмидесятых годов прошлого века. Что вам приходит в голову, когда речь идет об операции под прикрытием?

Пайн задумалась.

— К этому времени холодная война начала затихать, — сказала она. — И контрразведывательная работа скорее должна была проводиться за океаном или в округе Колумбия. — Она пристально посмотрела на Лайнберри. — Тут может быть только один ответ. Восьмидесятые? Большое Яблоко [349] ? Организованная преступность.

— В восемьдесят пятом лидеры всех пяти мафиозных семей, действовавших в Нью-Йорке, были приговорены по закону о деятельности коррумпированных организаций, занимающихся рэкетом, и отбывали в тюрьме наказание длительностью в столетие каждый. И это почти полностью их подорвало. Позднее, в девяносто втором, обвинения и показания Сальваторе «Быка» Гравано, ставшего первым мафиози, превратившимся в «крысу», помогли посадить Джона Готти. Но запустили процесс события восемьдесят пятого года и то, что произошло немного раньше.

— Откуда вы это знаете?

— Я читал. Я изучаю историю.

Пайн с сомнением на него посмотрела.

— Ладно. И мой отец каким-то образом этому помогал? Мне говорили, что он хотел стать актером. Как он оказался в «Плаще и кинжале»?

— А кто говорит, что это имело какое-то отношение к Тиму?

Пайн выглядела ошеломленной.

— Что вы пытаетесь мне сказать?

Лайнберри встал и с бокалом вина подошел к стеклянной стене террасы.

Пайн последовала за ним.

— Джек? — нетерпеливо спросила она.