Эннис же только и отвечает:

Пока рано.

Я смотрю, как капитан возвращается на мостик, как Аник смотрит вслед своему другу. Знаю, что Эннис, видимо, думает: мы слишком далеко зашли, останавливаться поздно. Он еще не добрался до той черты, которую не может пересечь. Не знаю, где проходит моя черта, но и я до нее еще не добралась.

Я осторожно подхожу к старшему помощнику, пытаюсь его подбодрить.

— Он проведет нас через все это, — произношу я мягко. — Он сильный.

Аник, не глядя на меня, горько усмехается:

— Чем ты сильнее, тем опаснее для тебя мир.

ИРЛАНДИЯ, ГОЛУЭЙ.

ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

В первую годовщину нашей свадьбы самое сильное мое чувство — изумление. Найл ничему не удивляется, а я, по крайней мере частью своей души, про себя полагала, что это всего лишь фривольное приключение, которое в итоге ничем не кончится. Мы обнаружим друг в друге слишком много неприятного, я запаникую, сбегу, ему станет со мной скучно. Иногда за уборкой мне начинает казаться, что мы на пару играем в игру «Кто первый струсит», и я начинаю гадать, кто первым признает, какие мы все-таки идиоты, пойдет на попятный, рассмеется, выбросит белый флаг и объявит: занятно было, да, дружок, а теперь все, вернемся каждый в свою настоящую жизнь, займемся поиском настоящих мужей и жен. Сосуществовать с незнакомцем — значит жить в наготе, мучительной, постыдной.

Но сегодня — как, собственно, и каждый день — я поражаюсь тому, как крепко мы друг в друга влюбились.

Вот это удача. Вот это сила воли.

В честь годовщины мы отправляемся погулять в город, дрейфуем из одного паба в другой, в каждом выслушиваем музыкальную программу. Мне очень нравится это занятие, потому что в звуке скрипки я всегда чувствую нечто необъяснимо родное. Музыканты садятся на свои места, музыка крепнет, всеобщее удовольствие почти что можно пощупать.

Через некоторое время тональность песен становится медлительной, печальной. Мне откуда-то знакома эта мелодия… Ответ приходит без всякого предупреждения. Ее играла бабушка, ее же напевала за стиркой: «Раглан Роуд».

Найл берет меня за руку:

— Что не так?

— Ничего, все в порядке. — Я трясу головой. — Тебе никогда не казалось, что ты родился в чужом теле?

Он сжимает мои пальцы.

Я спрашиваю:

— Ты как думаешь, ты кто такой?

Найл отпивает вина. Видимо, пытается не закатывать глаза.

— Без понятия.

— Мы целый год каждый день вместе, а для меня ты по-прежнему чужой.

Мы вглядываемся друг в друга.

— Ты меня знаешь, — заявляет он твердо. — Знаешь все, что важно.

Видимо, это правда, ощущается правдой.

— А кто я такой? — повторяет Найл. — Какая разница? Как на это ответить? Как бы ты ответила?

Кто я такая?

— Ты прав, я понятия не имею, — говорю я. — Но мне кажется, правда осталась где-то в том дне, когда ушла мама. Иначе почему я все время в него возвращаюсь? Почему не могу ее не искать?

Найл целует мне руку — это и его рука, целует губы, которые тоже его.

— А моя, видимо, живет в тех днях, когда мама оставалась рядом, — бормочет он.

— Она хоть пыталась?

Он пожимает плечами, отхлебывает еще вина. Нельзя дать другому то, чего у тебя нет.

— А ты хочешь детей?

— Да. А ты?

Если будут дети, все изменится. Я готова солгать, чтобы защитить то, что у нас есть, но даже мне самой ложь эта кажется слишком жестокой, слишком калечащей.

— Нет, — отвечаю я. — Прости. Не хочу.

Найл отводит глаза. Я так напугала что-то у него внутри, что теперь непонятно, сможет ли оно вернуться на место. Равновесие его внутренней уверенности сбито.

— А почему?

Потому что вдруг я брошу этого ребенка, как мама бросила меня? Если темнейшие стороны моей души действительно мне неподвластны? Как можно так поступить с ребенком?

— Не знаю, — говорю я, потому что, если я дам слово собственной трусости, она меня задушит. — Просто не знаю.

— Ладно, — произносит он в конце концов, однако это еще не конец. Он добавляет без предупреждения: — Не стоит тебе завтра никуда ездить.

— Почему? — Я купила билет на поезд в Белфаст — все ищу ниточки.

— Потому что мне кажется, не надо тебе больше искать.

Я низвергнута.

— Рано или поздно я ее найду.

— Фрэнни, она не хочет, чтобы ее находили. В противном случае зачем так все тебе затруднять?

Я качаю головой — в груди давит и распирает. Ьм» Если бы она хотела тебя видеть, сама бы вышла на связь.

— Найл, послушай, — произношу я насколько могу спокойно. — Эта моя тяга к странствиям… может взять надо мной верх. — Мне важно, чтобы он меня выслушал. — Если я тебя оставлю, если мне придется уйти, пожалуйста, пообещай, что будешь ждать моего возвращения, будешь ждать меня, а если ожидание затянется и больше ты ждать не сможешь, пообещай приехать, отыскать меня и заставить вспомнить.