— Твой телефон пока побудет у меня, — сообщает. — Сообщение твоим родителям, что все хорошо, отправлю сам. Если что-то понадобится — обратись к Ивану. Он будет за дверью, чтобы тебя не смущать. Горничная придет чуть позже. Будь умницей — не подведи, пожалуйста. Береги себя для меня.

Они уходят, один за другим. Не слышу, чтобы поворачивался ключ в замке. Значит, я свободна?! Хотя бы относительно.

Бегу в ванную комнату и встаю под теплые струи. Подставляю лицо, закрыв глаза, и даже не знаю, плачу я или нет. Я ошеломлена всем, что случилось со мной за последние час-два. Надо поразмыслить.

Вдруг мне вспоминается стол в кабинете акушерки и низкая стопочка, на которую положили мою карту, которая так заинтересовала Эдуарда. Кстати, а где сейчас находятся другие девушки, чьи медицинские карты лежали в той маленькой стопочке?!

Я быстро моюсь, обертываюсь полотенцем, как ТОГДА, потом одеваюсь в свое белье и домашнюю одежду, добытые из чемодана. Из моих вещей в багаже вроде бы ничего не пропало, и нового не появилось. В сумочке — тоже, включая документы и деньги, все, что нам подарили. Я была готова к тому, что половина их точно уйдет вместе с Яриком. Ладно. Раскрываю задрожавшими от волнения руками свой паспорт на странице «Семейное положение» и читаю свежий оттиск от штампа: зарегистрирован брак, сегодняшняя дата, ФИО мужа и год его рождения.

Считаю, сколько лет Ярику, не верю себе и пересчитываю еще раз — тридцать два года. А совсем не двадцать три, как он всем наплел. И ни мама, ни даже папа не усомнились, отдали меня с чистой совестью в жены молодому чистому парню, только начинающему жить, который оказался мужчиной на четырнадцать лет старше меня. Как грамотно он всех развел! Все время твердил: жениться хочу. Он был и настойчив, и деликатен одновременно. Ну, мы с родителями и растаяли. Только моя подруга Лена что-то заподозрила. Вспоминаю, как она сказала еще до свадьбы:

— Он похож на пикапера.

А я ей, дура, тогда гордо ответила, решив, что она просто завидует:

— Пикаперы в постель зовут, а не замуж.

Скромный парень Ярослав встречал меня после консультации и экзамена, ждал с выпускного, махал рукой издали на виду у всех, потом обнимал и нежно касался губ. Напоказ — это я понимаю теперь. Был такой радостный, яркий (шевелюру за километр видно) и с букетом моих любимых махровых пионов без упаковки, то белых, то розовых. Сладкий аромат цветов накрыл меня тогда плотным облаком, как и ожидание счастья.

Я была словно под гипнозом или под кайфом. По большому счету, даже не вслушивалась, что конкретно он говорит, а только наслаждалась его бархатным голосом и вниманием, чувствовала себя избранной.

Но что он наговорил про своих родителей, помню. Погибли оба в автокатастрофе, когда он был еще маленьким. Воспитывала его последняя оставшаяся родственница — бабушка в глухой деревне. И она этой весной тихо скончалась от старости на его руках, взяв с него перед смертью обещание держаться подальше от развязных городских приятелей и как можно скорее жениться на хорошей девушке. Поэтому на свадьбе с его стороны были только двое товарищей с работы. Наверняка это тоже ложь.

А пионы те, — говорил он, — все, что расцвело этим летом на бабушкином земельном участке, за которым ухаживать Ярославу совершенно некогда из-за работы и подработок. Потому, что он копил деньги на квартиру, уже накопил. Помню, как мама утешала его и говорила, что обязательно приведет в порядок его участок, когда будет в отпуске, а папа пообещал помочь с ремонтом старого бабушкиного дома.

Взять бы сейчас один из тех букетов и отхлестать хитрого лиса по рябой лживой физиономии! Во что он меня втянул?! Наверное, я никогда больше не притронусь к пионам, они для меня станут пахнуть предательством.

Ладно, убираю паспорт назад в сумку. Надо как-то успокоиться, отпустить эмоции. Заняться чем-то привычным.

На кровати — бардак. Думаю, что делать с простыней. Тут раздается стук в дверь, и женский голос с явным акцентом говорит:

— Уборка номера.

Я раскрываю дверь, испытывая облегчение от того, что она не заперта. И заранее чувствую расположение к входящей молодой смуглой женщине в форменном сиреневом платье с белоснежным передником. Краем глаза успеваю заметить в коридоре громоздкого охранника, сидящего на стуле сразу за моей дверью, с телефоном в руках.

Женщина принесла с собой стопу постельного белья и тут же принимается перестилать кровать, никак не показывая удивления или недовольства по поводу испорченной простыни. Я делаю попытку расспросить ее о здешних порядках и обитателях, особенно об обитательницах, с содроганием допуская, что в отеле могут находятся и другие девушки для Эдуарда, которых привезли сюда другие Ярики. Может быть, это даже мои одноклассницы.

Но горничная на все вопросы отвечает «Не понимай» и что-то торопливо добавляет на незнакомом мне языке, возможно узбекском. Удивляюсь — как она может работать здесь, если совершенно не знает языка? Скорее хитрит, — понимаю, — не желая ни во что ввязываться.