Соглашаюсь в итоге, клыкая на предпоследнем слове.

Кравцов-мерзавец!

Нокаутировал меня своим диким поведением до такой степени, что перезагрузиться никак не выходит. Голова не варит, а Султанов с его делами воспринимается как-то очень эфемерно. Кажется, мы с ним в последний раз разговаривали ни пару часов назад, а будто бы в прошлом месяце, а то и дольше.

– Сём, вставать надо, – говорю больше себе, чем коту, который так и сопит у меня на коленях, свернувшись клубочком. – Давай-ка мы с тобой аккуратненько.

Попытки опустить своего бесстрашного защитника на пол даже не рассматриваю, ему нужно что-то мягкое и удобное. Лучше всего собственная лежанка. Потому, пыхтя и скрипя, как старая несмазанная телега, медленно, но упорно поднимаюсь, используя для опоры все, что повернется под руку. И пол, и тумбу, и стену.

– Вот так, отлично, – поздравляю себя с первой победой – становлением на ноги, и сразу осматриваюсь, пытаясь определиться, куда положила сумку.

Ключи для Сулеймана в ней. Нужно достать, чтоб отдать.

Звонок домофона заставляет вздрогнуть и замереть, глубоко выдыхая. Черт! Я же прекрасно знаю, кого увижу, открыв дверь, но из-за придурка-бывшего все равно становится немного не по себе.

– Одну минуту, сейчас принесу, – произношу, мельком взглянув на вошедшего в прихожую молодого человека.

От того, что на пороге Султанов, а не Кравцов становится неимоверно легко. Вот тебе и избирательная память или что там еще. Сулейман в свое время повел себя тоже далеко не как джентльмен, но в данную минуту я совершенно не воспринимаю его, как насильника, а вот Вадима очень даже. Хотя последний ничего мне не сделал.

Или не успел, договариваю мысленно. Но тут же мотаю головой, стараясь выкинуть из нее страшные мысли.

Вот тебе и год совместной жизни. А ощущение, будто чужой мужик лапал и хотел надругаться. Кошмар.

– Черт, – шиплю себе под нос, потому что, как на зло, ключи никак не хотят отыскиваться с первой попытки.

– Мяв, – раздается жалобное с рук.

Семёну явно неудобно или больно, и он об этом сообщает. А меня штормит, что я такая непутевая. Прикусываю губу, стараясь не разреветься вновь, и звучно выдыхаю, когда потеряшки оказываются в руках.

– Вот, держи, – прокашлявшись и смотря лишь в пол, протягиваю мужчине связку. – Прости, что подвожу, но мне срочно надо…

Последнее слово так и не договариваю, потому что Султанов никак не реагирует на жест. Как встал на пороге, так и стоит, не торопясь забирать вещь, за которой пришел.

Дурацкая сцена, как не крути, но она вынуждает поднять взгляд, чтобы разобраться, почему Сулейман не двигается.

Ой, мамочки!

От той черноты, что буквально клубится в темно-карих омутах его глаз даже мне становится не по себе.

Вот это бешенство.

Вот это накал страстей.

Вот это жесть.

– Кто это сделал? – сипло выдыхает сама Тьма, взирая на… что?

Отслеживаю направление взгляда и замечаю то, на что не обратила внимание ранее.

На запястьях четко проступают красные пятна от лап Кравцова. Да, бывший от души постарался оставить на моем теле воспоминания о своем поступке.

Для светлой кожи и так многого не требуется, любое сильное сжатие может проявиться покраснениями. А уж если вспомнить, ту дурь, что вкладывалась, чтобы меня удержать, ярко-багровые гематомы вполне уместны.

– Я сама разберусь, не надо, – произношу ломающимся голосом, прижимая Сёмку к груди, и безуспешно пытаюсь улыбнуться.

Но результат оказывается печальным, особенно еще и потому, что Сулейман вдруг шагает ближе, обхватывает сильными ладонями моё лицо и большими пальцами неторопливо стирает слезы со щек.

– Ты и из-за меня так же плакала? – наклоняется ниже, будто хочет изучить каждую черточку, а по глазам прочитать всё, о чем я умалчиваю.

– Я… – облизываю нижнюю губу и прикусываю ее, когда она начинает дрожать, как и всё тело.

И не нахожу ничего другого, как опустить ресницы.

Это невероятно. Это против правил и собственного понимания.

Но…

Хочу, чтобы он меня пожалел и утешил.

Он. Султанов. Меня.

Сейчас.

– Иди ко мне, – словно читает мысли и чувствует потребность, Сулейман притягивает меня к своей широкой груди.

Обнимает одной рукой за талию, второй зарывается в волосы и прижимает ближе, легонько поглаживая. А затем касается губами макушки.

– Тшшш, всё хорошо, Маша, я никому не позволю тебя обидеть, – произносит чуть слышно, массируя затылок слегка шершавыми подушечками пальцев. – Любого раздавлю, клянусь.