Я замычала и замотала головой, гневно вглядываясь в казавшиеся белыми в свете неяркой лампы глаза.

Когда член толкнулся чуть глубже, я закашлялась от обилия собственной слюны и всё-таки смогла избавиться от него.

— Сволочь, перестань! Это унизительно! Я не буду! — закричала я громким шепотом, пытаясь вырваться из его захвата.

Я раз за разом пыталась встать с колен, но Герман каждый раз пресекал эти попытки.

В конце концов, он одной рукой надавил мне на плечо, а другой дёрнул за волосы, да так, что показалось, будто искры сыплются из глаз.

— Будешь, — властно сказал он.

— Я не хочу! — уже не пытаясь вырваться, заныла я

— Открой рот по-хорошему, не делай себе больнее.

Я с горькой насмешкой вскинула брови — боль от его поступка полугодовой давности буквально разрывала сердце надвое, так что я сильно сомневалась в его словах.

Сделать мне больнее попросту невозможно.

Но я простила его. А теперь он снова возвращается к скотскому поведению.

Видимо, Герман как-то догадался о моих мыслях. В его глазах что-то блеснуло, и он рукой коснулся моей щеки.

Погладил, а потом провел большим пальцем по нежным губам.

— Открой рот, Соня, — повторил он своё требование, но уже гораздо мягче.

Но я только лишь помотала головой, не меняя насмешливого выражения своего лица, пусть и почувствовала приятное тепло от таких лёгких и нежных прикосновений.

Я расслабилась. Но зря. Мне вряд ли кто-то когда-то говорил, что надо во всём слушаться насильника, особенно, если он сам предупреждает о возможной боли.

Тяжело вздохнув и покачав головой, Герман вдруг резко надавил на щёки, выбивая слёзы из глаз и вынуждая рот раскрыться, чтобы в следующий момент вогнать в него твёрдый, как камень, член.

Он крепко держал меня за волосы, создавая дико болезненный дискомфорт, и просто трахал, загоняя немаленький орган всё глубже и глубже.

Его трясло. В какой-то момент этого насилия он глухо застонал, не обращая никакого внимания на мои безмолвные мольбы и слезы, и запрокинул голову назад.

— О, да! Как приятно наконец брать тебя так, как я мечтал. И знать, что тебе это нравится.

Я билась в агонии мощных рвотных позывов, а по щекам беспрестанным потоком текли слёзы. Чувства унижения и собственного бессилия тисками сжимали внутренности, но самым страшным было не это.

Самым страшным оказалось удовольствие от осознания, насколько, наверное, хорошо сейчас Герману. Ведь именно к этому я и стремилась с самой первой встречи.

Быть к нему поближе. Угождать и радовать…

Стоп, что?!

Ну, нет! Я не стану мазохисткой!

Это неправильно!

Челюсти пришли в движение, и зубы сильно сжали его член.

Герман взвыл, словно попавший в капкан зверь, и мощным движением оттолкнул меня от себя.

— С ума сошла?! — завопил он, лихорадочно осматривая пострадавший орган на предмет повреждений.

Я хотела бы многое рассказать ему о безумии, но лишь тяжело дышала и откашливалась, сплёвывая на пол тягучую слюну.

Между делом я посмотрела на Германа, отмечая, что не могу оторвать взгляд от его фигуры. Что мое сопротивление лишь игра. Просто страшно, что он к ней привыкнет. А я не смогу играть ни во что другое.

Герман вдруг поймал мой взгляд, и моя мстительно-игривая улыбочка явно вывела его из себя.

Я поняла, что надо бежать. Я разбудила зверя. Мне стоило рвануть к двери, но она оказалась закрыта. А сзади был он.

Глава 21.

А сзади был он. Толкнул меня на кушетку, поставил раком и пинком мягкого мокасина раздвинул ноги максимально широко.

Тут же навалился сверху, еще шире раздвигая ноги и пристраиваясь к моим еще пульсирующим, многострадальным нижним губкам.

Он стал осыпать спину поцелуями, одной рукой упираясь в стену, а другой — направляя свой член во влажное нутро. Я больше не старалась оттолкнуть его. Глупо думать, что он не завершит начатое. Глупо думать, что я сама не хочу ему покориться.

Вторжение в тело было неожиданным настолько, что я выгнулась дугой и протяжно застонала.

Все ощущения и эмоции, охватившие меня до этого: боль, отголоски наслаждения, злость, гнев — всё это сейчас казалось лёгким дуновением ветерка, случайно забравшегося в душное помещение.

Сейчас же меня накрыл мощный, бескомпромиссный, ни с чем не сравнимый ураган чувственных эмоций.

— О, да! — застонал Герман, и я самозабвенно вторила ему в унисон, утыкаясь носом в кожзаменитель кушетки, оттопырив задницу максимально сильно.