Меня во сне убили. Почему мне вообще снилось это. Петя хочет моей смерти. А Герман?

Он ведь не мог делать то, что я видела во сне.

Обходил стороной. Орал, если заходила в комнату без стука. Рычал, если одевалась слишком откровенно.

Всю свою любовь к нему я перенесла на Петю. Герман сам нас познакомил, сам посадил меня в его машину. Петя любит меня, и очень уж странно наблюдать сны, где он кидает меня в стену, раз за разом, так, что на затылке начинает идти кровь.

Просыпаюсь в холодном поту.

Снова. И снова одна. Быстро пью необходимые витамины, зная, что, благодаря им, сны отступят еще на неделю. Но вернутся. Они всегда возвращаются.

Вот и Герман вернулся.

Отец был против, но я знала, что это бравада. Иначе он был не записал его наследником. И я очень рада, что брат будет жить с нами. Пети никогда нет дома. С самого рождения Славы он сторонится меня. А ведь у нас было все хорошо. Он ходил со мной на курсы дыхания. Он поддерживал меня. Пусть и в редкие приезды домой. Он находился со мной в больнице, когда я устроила истерику несколько месяцев назад и чуть не сбросилась с балкона второго этажа.

Жаль, что причину истерики я вспомнить не могу.

Слышу плач Славы и мигом надеваю халат, чтобы пройти в детскую. Беру малыша на руки и уже хочу дать грудь, но вспоминаю, что молока больше нет.

Будет хорошо, если Герман поможет с этой проблемой, а пока можно дать бутылочку, любезно приготовленную Маргаритой Павловной.

Пока кормлю Славу, слышу, как в нашу спальню открылась дверь. Петя вернулся. Наверняка опять пьяный, от своей шлюхи.

Это было некрасиво, но я залезла в его телефон и узнала, что у него есть любовница.

И очень хотела что-то почувствовать. Хоть что-нибудь. Но ни ревности, ни обиды, ни даже злости не было.

Абсолютный эмоциональный вакуум. И тогда я поняла, что надо разводиться. О чем и сказала ему. Прямо, без утайки. На что получила глумливый отказ и брачный договор в лицо, что если я уйду, то потеряю все.

А он ничего платить не будет. Остаться без средств к существованию с грудным младенцем мне не улыбается, так что я терплю.

Все жду возможности доехать до адвоката и выяснить, так ли все, как говорит Петя.

Слава допивает молоко, и я хожу с ним по комнате, укачивая, смотря на темное небо за окном.

И тревожное чувство опять накрывает с головой. Почему эти сны мучают меня? Мог ли Петя меня ударить? Могла ли я об этом забыть?

И почему время с лета, когда была свадьба, до зимы, когда я очнулась в объятиях Пети, буквально вырвали из головы.

Что там было? Что так упорно пытается сказать мне подсознание.

Возвращаться в спальню я не хочу, поэтому укладываю маленького спать и спускаюсь вниз.

В библиотеке наверняка найдется, что почитать.

Какого же мое удивление, когда там, за огромным, дубовым столом я нахожу спящего Германа.

Он лежит, посапывая на стопке бумаг.

Я, стараясь не шуметь, подхожу ближе и смотрю, что это финансовые отчеты компании отца.

Радует, что Герман принялся их изучать. Я была уверена, что он как всегда проигнорирует это. Отец пытался его приобщить к своему делу, но Герман уперся и пошел в медицинский.

А я так и осталась без образования. Даже странно, что никуда и не поступила. Беременность заняла все мысли и время. И я задумалась об этом только сейчас.

Герман поежился, и я мигом принесла плед, потому что в этой части дома действительно прохладно.

Но стоило моим рукам коснуться широкий плеч Германа, как он пришел в действие. Молниеносно вскочил, выбил плед из пальцев, а меня прижал к книжным стеллажам рукой за горло.

В полумраке его глаза, словно еще не проснувшиеся, налились кровью. Безумие главенствовало там, злоба и искры страсти.

Острое чувство дежавю вспышкой поглотило сознание. Мы уже так стояли. Ровно вот так. Близко, на расстоянии, сжимающей мне шею, руки.

— Герман, — хриплю, чувствуя, что воздуха все меньше и вижу, как к нему вернулась сознательность.

Не одну меня мучают кошмары?

— Господи, — отпускает он меня, а я начинаю хватать ртом воздух и восстанавливать дыхание. – Соня! Ты зачем сзади подкрадываешься?

— Я еще и виновата, — откашливаюсь и указываю на плед. – Ты замерз, я хотела тебя накрыть.

Он поднимает ткань, бросает в кресло и неожиданно прижимает меня к себе.

— Прости. Прости. Не делай так больше, я ведь мог и убить тебя, — что-то говорит он, говорит, а я только вдыхаю забытый запах своей одержимости, с которой, я думала, успешно поборолась. Да, легко не думать о Германе, когда он далеко. Но когда так близко. Когда прижимает меня к своему мускулистому телу, начинаешь сходить с ума. Вдыхать запах, наслаждаться каждой украденной секундой счастья.