Резким рывком вырываю свой локоть из цепких пальцев и со всей силы бросаюсь к своему бараку, подгоняемая каким-то усталым отчаянием от понимания, что всё, это наконец случилось. Растерявшийся солдат реагирует не сразу и дает мне фору, за время которой я отдаляюсь достаточно, чтобы успеть добежать до входа, пролететь первый этаж, забраться по лестнице, задыхаясь от резкого бега на вечно голодный желудок, и проскочить к кровати Бруно, который тут же поднялся мне навстречу.

И всё понял.

Его плечи разом опустились, и без того бледное лицо осунулось, резко обозначив скулы и синяки под глазами, губы дернулись, но тут же сжались, и он твердо посмотрел мне в глаза.

– Гретэль, я справлюсь, - говорит мой маленький мужчина, и я не выдерживаю, всхлипываю.

– Я вернусь уже утром, вот увидишь, - обнимая его, шепчу, - а даже если и нет, я все равно приду за тобой, слышишь? Всегда приду, где бы ты ни был.

– Я верю, - шепчет Бруно сдавлено, борясь со слезами так же, как и я недавно, а затем через силу отстраняется и улыбается знакомой вымученной улыбкой, так часто появляющейся на моих губах. – И обязательно дождусь. Вот, возьми, - он вдруг достает из рукава сорванную вчера веточку ландыша, на удивление почти не потерявшую свой цветущий вид, - пусть теперь она помогает тебе.

Сглатываю, принимая подарок, и понимаю, как много должна ему сказать и про осторожность, и про разумное питание тем, что не всегда можно назвать едой, и про правильное поведение с тюремщиками, но ворвавшийся следом за мной солдат отрывает меня от брата и практически тащит в умывальную.

– Быстрее! – рвано приказывает. – Иначе сам умою.

Благодарная за то, что он не стал наказывать, незаметно сунув веточку цветка в рукав, быстро смываю под тонкой струйкой вонючей воды всё, что можно смыть, намерено оставляя разводы в районе глаз, губ, ушей, портя, тем самым, восприятие своей внешности еще сильнее. А затем на секунду позволяю себе застыть, выдохнуть, на миг встретить свой взгляд и понять, что эта девочка из зеркала точно справится. Не важно с чем, справится.

И выхожу из комнаты.

– Последите за ним, пожалуйста, - обращаюсь к нашему ближайшему соседу, худому старику, с которым мы успели немного подружиться, и тот сочувственно кивает.

А Бруно ко мне больше не подошел. Сидел на кровати и смотрел на меня, сжавшись в комок и улыбаясь всё той же улыбкой.

– Я люблю тебя. Я вернусь за тобой. – Прошептала одними губами и вышла из комнаты, не оглядываясь.

Обнимать его снова, чтобы потом отпустить, было бы выше моих сил.

Из лагеря меня выводил всё тот же солдат, нещадно поторапливая. Быстро преодолев первые бараки, мы почти бегом выскочили за ворота, где стоял целый ряд вместительных черных повозок с изящными вензелями на дверцах. Один из лакеев услужливо показал солдату на карету, в которой мне предстояло ехать, и тот, снова схватив за локоть, лично впихнул меня туда.

В карете было тесно, это я поняла сразу, как только одновременно наступила на две ноги двух разных хозяек, а затем, пытаясь сохранить равновесие, заехала локтями по лицу еще троим.

– Осторожнее! – шипят на родном диалекте сразу с нескольких сторон, и тут же две руки хватают меня за шиворот и усаживают куда-то между двумя телами, которые в полной темноте разглядеть я не могу чисто физически.

Стоило мне только нормально усесться, как повозка тронулась, сразу набрав довольно приличную скорость.

– Я – Гретэль, - нарушаю воцарившееся молчание.

– Аника, - говорит кто-то напротив, - и предвосхищая твои вопросы: нет, мы не знаем, куда нас везут, и да, мы такие же пленницы как и ты.

После такого приема говорить больше не хотелось, но мысли о Бруно накатывали волнами жгучей боли, и чтобы отвлечься, я всё же постаралась поддержать разговор. Но все молчали, готовые разговаривать лишь о том, что нас ждет, но об этом в свою очередь не хотела говорить я. Зачем заранее переживать возможные невзгоды, если можно пережить их только один раз, в реальности?

Разговор завял сам собой.

Ехали мы по меркам недавнего пешего путешествия недолго, всего часа два или три. Но по приезде сразу выходить нам запретили, повелев оставаться внутри до тех пор, пока не позовут.

Не звали нас даже дольше, чем длилась поездка, но в конце концов очередной солдат открыл дверцу кареты и кивком головы указал на выход.

Быстро выходим стройной вереницей из человек десяти и, ежась от ночного холода, заходим в едва различимый в темноте особняк. Там нас тут же встречают и провожают в большой зал, где стоят уже знакомая мадам и еще один значительно менее лощеный толстенький мужчина, оглядевший нашу процессию с усталостью, но без негативных эмоций.

– Не то, всё не то, Анабель, - бурчит, вытирая платочком пот со лба, - гиблое дело искать среди пленниц. Если и найдем, то давно потухших.