Шрифт:
– А ты хорошо плаваешь, девка, – сказала мужик выжимающей косу Купаве.
– Спасибо! Я детство, почитай, в реке провела, – виноватая гримаса мигом исчезла, и Купава лучезарно улыбнулась. – Оттуда и научилась…
– Русалка,– вдруг глухо сказала мать Симушки.
Горислава окаменела. Если деревенские на них набросятся, разумнее всего прыгнуть в воду – пусть Купава опять сделает ту штуку, которая позволяет под водой дышать – и плыть прочь… Но как же вещи, оставшиеся на берегу? Как же деньги?! Они снова останутся без всего!!
– Русалка,– повторила женщина, поднимая заплаканные глаза. – Она Симушку схватила. Стащила с мостков, потащила на дно… Точно я видела её! Видела голову её белобрысую!! Так бы потопила сыночка моего, если бы не эта благодетельница! – она показала на Купаву. – Безумной меня считаете, да? Спятившей?! Да только это уже не в первый раз! Я точно знаю– русалка, чертовка речная, за Симушкой моим охотится!
***
Похоже, семья подала на стол лучшее, что у них было: щи были наваристые, так что ложка стояла, а гречка с курицей таяла во рту. Гориславе было даже немного стыдно объедать не очень-то богатую семью, учитывая что мальчишку спасла Купава (сама русалка безо всякого стеснения уплетала за обе щеки да нахваливала). Но Макария Федотовна – так звали мать Симушки, полностью – Серафима – настояла на том чтобы плотно накормить спасительниц. Её муж, Тихон Миронович, сидел во главе стола, прижимая к себе бледного молчаливого сына, и покуривал трубку, пока Макария носилась вокруг, то принося хлеб, то перекладывая полотенца, которые, как ей казалось, плохо лежали. При этом она не переставала болтать:
– Было бы золото – всё бы отдала… За мальчишку моего, за звездочку мою, ничего не жалко… Он– всё наше счастья, вся надежда. Дочек-то моих Финист прибрал, он один выжил…
– Замолчи уже, баба, шуму от тебя, как от стада гусей, – проворчал Тихон, выпуская колечко дыма. – И хватит болтать, что русалку какую-то видела. Народ и так считает тебя кликушей. Какие в наших краях русалки, их всех давно перебили…
– И пусть считает! Финиста, заступника нашего, тоже безумным считали, когда он о Небесном Пламени говорил! – зашумела Макария ещё громче. – Симушка уже третий раз чуть не тонет. И в этот раз я точно видела, голова под водой мелькнула, и тело, белое, как червь какой!
– Не кричи, померещилось тебе, – Тихон морщился.
– Вот и нет! Своими глазами видела, на Финистовой Книге могу поклясться! Попу на исповеди скажу! Перед всей деревней поведаю!! – Макария уперла руки в бока. – Симушка, вот скажи – была русалка аль нет? Кто тебя под воду тащил?
– Никто,– пробормотал мальчишка, отводя глаза.– Сам упал.
– Вот видишь, а ты собралась уже попу исповедаться, – хмыкнул Тихон.
– Так как же ты упал? Ты ведь даже не краю стоял! Но стоило мне отвернуться, как ты раз! И в воде! И ушёл под неё, как камень! – Макария энергично взмахнула поварёшкой, раскидывая вокруг капли щей.– Совсем мать не жалеешь, окаянный, и зачем со мной к реке пошёл!
– Ребята дразнятся, – пробурчал Симшка. – Говорят, слабак я, плавать не умею, как топор проглотил. Дружить никто не хочет. Я вижу, они там плещутся, я и подошёл к краю посмотреть… И поскользнулся.
– Да как же там поскользнуться можно… Симушка, вспомни, а когда первый раз ты чуть не утонул – ты ж говорил, что тебя бледная девочка схватила за ногу и не пускала!
– Не было никакой девки. Соврал я, – Серафим уткнулся носом в плечо отца. – Помстилось мне. Судорогой ногу свело…
– Так что в рот воды набери и хватит нас позорить, – заключил Тихон. Макария замолчала – и отвернулась, вытирая обиженные слёзы.
Горислава уткнулась в миску с кашей: к семейным ссорам она не привыкла, и каша сразу стала менее вкусной. Грешным делом подумалось – хорошо, что её отец в степи остался, а не то бы ей тоже пришлось слушать всё детство крики друг на друга. Хотя её мать, наверное, вообще кричать не умела – ей было достаточно посмотреть грозным взглядом, чтобы Гориславе расхотелось проказничать…
– А нож у вас хорош, – сказал Тихон. Горислава перевесила драгоценный клинок на пояс: в сапоге он натирал ногу. – Даже по рукояти видно. Северяне ковали?
– Угу,– сказала Горислава, вспоминая рассказы Велимира. Воронья застава лежала на севере, и ножи делали там же.
– Боевой ножик-то… А набалдашник – голова воронья? – Тихон рассматривал нож, позабыв даже о трубке. Гориславе очень захотелось спрятать его назад в сапог. – Тонкая работа…
Серафим высунулся из-под отцовской подмышки, тоже пытаясь рассмотреть гориславино оружие.
– Встречал я раз воинов с такими ножами, – сказал Тихон задумчиво. – Трое мужчин, одна девица. Через деревню проходили по следу упыря. Он у нас двоих тогда сожрал…
– Постеснялся б при гостях рассказывать мерзость такую, когда я про русалок говорю, ему, значит, не нравится, а сам про упырей за столом говорит! – Макария принялась убирать тарелки. Из печи она достала чайник и налила полные кружки душистого травяного отвара.
– Помолчи, баба, – с достоинством ответил Тихон. – Я-то по делу говорю. Четверо эти звали себя витязями, охотниками на всякую нечисть с далёкого севера. Говорят, у нас тут тоже такие были, но перевелись почему-то…. Ты севера, дева-витязь? Аль у нас они тоже появились?