Сейчас вся моя надежда сосредоточилась на конвоире. С"умеет он дозвониться до Дремова, отыщет Федора, убедит того в крайней необходимости немедленного вмешательства — я спасен. Не сможет или не захочет — пропал…

Вечером улыбающийся сержант повел меня на допрос. По дороге успел шепнуть: прибыл ваш друг, сидит у следователя…

Господи, какой же молодец этот молоденький парнишка в тщательно отутюженной форме! Непременно подарю любителю детективного жанра библиотечку своих книжек — пусть читает и вспоминает, как он меня выручил. Не просто выручил — спас от верной гибели!

В кабинете, победно выпятив животик, прочно оседлал стул Гулькин. Следователь, не глядя на посетителя и на меня, что-то торопливо писал,

— Добрый день, Павел Игнатьевич! — трубно провозгласил Федор, заключая меня в мощные об"ятия. — Сейчас покончим с формальностями и поедем домой… Так я говорю? — повернулся он к следователю. Тот, не поднимая головы, покорно кивнул. — Чаем не угостишь? Желательно с булочками или с бутербродами. А то писатель, небось, оголодал.

Принесли чай. Мы с Гулькиным по-деревенски прихлебывали горячий, но далеко не ароматный, напиток, запивали сиротские бутерброды. И понимающе переглядывались. Будто присутствовали при подписании акта о безоговорочной капитуляции.

— Подпишите, — буркнул следователь, положив передо мной заполненный бланк. — И можете ехать… При необходимости — пригласим, — с острозаточенным намеком добавил он.

Оглавление — протокол допроса свидетеля. Не задержанного или обвиняемого. Содержание — противоположное предыдущему, отражает истинную картину события, происшедшего на объездной дороге. За исключением мента, показавшего жезлом на объездную дорогу, избиения ни в чем неповинного человека, почти суточное пребывание в камере с фактическими убийцами.

Интересно, на какие кнопки нажал Гулькин, на каких струнах сыграл, чтобы пересилить в душе следователя мечту загрести крупную взятку? А может быть, не просто взятку? Привязан офицер милиции к бандитской колеснице, замаран кровью и грабежами, вот и оберегает своих боссов, оберегая тем самым собственную шкуру. И такое тоже возможно при нынешнем беспределе.

И все же дремовский сыщик с"умел отыскать лазейку в глухой защите бандитского прихлебателя, проник в прогнившее его нутро. Какие доводы использовал, чем пригрозил или что пообещал — все это так и осталось в тайне. Всегда словоохотливый Федор предпочел не раскрывать ее.

Впрочем, это его проблемы, мне лучше их не касаться.

Я с удовольствием подмахнул все три листа протокола. С лихими закорючками и росчерками. Взглянув на мое художество, следователь покраснел от гнева, сжал кулаки и что-то буркнул. Скорей всего, выматерился, облегчил страдающую душонку.

Федор нагло ухмыльнулся.

В машине, стареньком милицейском «газоне», мы с Гулькиным разговорились. Я болтал радостно, упиваясь обретенной свободой, он — снисходительно, наслаждаясь моей благодарностью. А уж на нее я не скупился — поливал собеседника сладким сиропом.

Не забыл и обязательного конвоира.

— Какой же молодец этот сержант! Добрый и предупредительный парень. Побольше бы таких в милиции. Все же дозвонился дл дремовского угрозыска, упросил вас приехать…

— О каком сержанте вы говорите? — удивился Федор. — Звонили не из отделения — какой-то мужик из Москвы. Фамилии не назвал, поведал о случившейся с писателем Бодровым беде и попросил срочно выручить. Судя по голосу — важный, культурный человек. Наверняка, министерская шишка. Я их повадки еще так изучил, когда служил в охране. Вот и поехал…

Интересно, кто вмешался в планы продажного следователя? Кроме сержанта, никто не знал о моем задержании.

И вдруг будто луч прожектора высветил внешность моего защитника.

Это мог быть только Геннадий Викторович! Главарь банды и мой почитатель, ставший, похоже, надежной крышей…

До Дремова мы добрались поздно вечером. И — слава Богу! Мне не улыбалось предстать перед соседями по коммуналке грязным и небритым, с красными, воспаленными глазами. Типичный бомж, каких сейчас в Москве, если не миллионы, то тысячи — точно. Перешептываний и догадок — минимум на месяц.

Израильский замок предательски захрипел, второй, отечественный, никак не хотел срабатывать и мне пришлось подбодрить его ударом кулака. Открылся.

Надин, видимо, уже спала и не отреагировала на пощелкивания и хрипы замков. Зато баба Феня была на страже. Уложила своего благоверного, навела революционный порядок на кухне и насторожила уши в ожидании подопечного «гулены». Не взирая на преклонный возраст, она страдала обычными женскими болезнями: любопытством и желанием сладостно покопаться в чужом грязном белье.