— Штой-то с тобой приключилось, Игнатьич? — возникла она передо мной, едва я переступил порог квартиры. — Почти двое суток где-то болтаешься, грязный, неухоженный. Или с молодкой подфартило? Знамо, дело молодое, тянет, небось, на сладкое, — прищурилась бабка, намереваясь поглубже забраться в мои внутренности. — Токо предупреждать надоть — мы, чай, волнуемся. Старик мой никак не хотел ложиться, тебя дожидался…

Откровенничать я не собирался — знал, что моя откровенность завтра же станет известна всему нашему дому, а послезавтра — городу.

— Ничего страшного, баба Феня, засиделся с приятелем — пришлось заночевать.

Старуха недоверчиво сощурилась. Будто сказала: трепись, милый, крути круги на воде, я тебя насквозь вижу, от меня никуда не укроешься.

— Засиделся, баешь? А почему не побрился, лица не сполоснул? Не темни, Игнатьич, мы к тебе — со всей нашей душой… Пойди под душ, опосля побрейся, надень чистое. Подкормлю, оттощал, бедняга. И потом — разговор имеется.

Странно, если бы у общительной старухи не было «разговора». Что-что, а поболтать она любительница и великая мастерица. Так повернет, казалось бы, рядовое событие в жизни нашего перенаселенного дома, что оно мигом приобретает глобальное значение с далеко идущими последствиями.

К тому же, Аграфена Николаевна обладает несомненными эстрасенсорными способностями, талантом провидицы.

Однажды, в соседнем под"езде загорелся обычный семейный скандал. Со слезливыми причитаниями обиженной супруги и злыми матерками ее пьяного мужа… Спасите, убивают!… Не ори, шлюха, не позорь, стерва!… Караул, спасите, вызывайте милицию!… Ах, да ты еще хочешь засадить меня за решетку? Получи, лярва!… Ой-ой-ой… Трах-хлысть… Плачут в голос дети, бьется посуда…

Привыкшие к таким спектаклям соседи только посмеиваются, не вмешиваются в семейную свару, тем более, не хотят вмешивать в нее милицию. Муж и жена — одна сатана, подерутся — помирятся, день ссорит, ночь мирит. Десятки, если не сотни, подобных поговорок, как бы оправдывали невмешательство.

Баба Феня — тут, как тут. Повертела упакованной в цветастую косынку головой, пожевала сухими губами и предсказала: жди смертоубийства. Будто в вроду смотрела. Утром соседи нашли труп заколотого ножницами мужика и висящую в петле его супругу. Не выдержала бедолага, даже о детях не подумала.

После этого случая уровень доверия к предсказаниям бабы Фени подпрыгнул вверх… Не иначе, с нечистым связана старая, получает от него по беспроводной связи самую, что ни на есть достоверную информацию…

Поэтому я и ожидал обещанного «разговора» с недобрыми предчувствиями. Неужто квартирная колдунья получила невесть откуда сведения об истинных причинах моего двухсуточного отсутствия? Человек передвигается ногами, слухи летят самолетами и ракетами. Тем более от «нечистого».

Минут сорок блаженствовал под теплым душем. Для исправления пострадавшей нервной системы переключался с горячей воды на холодную и снова — горячую. Соскреб двухсуточную щетину и вышел из ванной обновленным.

Баба Феня ожидала в коридоре с подносом в руках. На подобии вышколенного слуги. На подносе ничего особенного: шарлотка и стакан крепкого чая, заваренного по таинственному рецепту, известному одной старухе. Не может она по другому поступить, никак не может! Душа требует угостить близкого человека, а кто, спрашивается, ближе мужа, детей-внучат и… других соседей по коммуналке?

Прошли в мою комнату и присели к столу. Подперев ладонью подбородок, соседка сочувственно наблюдала, как я, прихлебывая чай, глотаю огромными кусками шарлотку.

— Што хочу сказать, Игнатьич, — дождавшись окончания трапезы, приступила к главному баба Феня. — Не надоть искать Верочку — отыскалась внученька.

Кусок шарлотки застрял в горле, вызвал мучительный приступ кашля. Неожиданная новость сразила меня.

— Как это отыскалась? Вернулась домой, что ли?

Мне бы порадоваться известию, снимающему с моих плеч тяжкий груз, а я ощутил разочарование. Будто лишили ребенка любимой игрушки, с которой он забавлялся, теперь не знает, что делать, как убить свободное время. И несвободное — тоже.

— Не, домой не возвернулась гулена — живет у какой-то подруги аж в самом Питере. Но ведь жива-здорова. Так што, Игнатьич, возвертайся к своей тарахтелке, отбивай на ней новую книжицу. Прислала внученка письмо, да такое ласковое, такое приятное — я дажеть прослезилась, дура старая.

— Можно мне поглядеть?

Старуха достала из кармана халата завернутое в чистую тряпицу послание внучки-гулены, подала мне.

— А чего ж нельзя — секретов не держим.

Я внимательно оглядел конверт, изучил почерк, сравнил его с почерком, каким написано письмо. Вроде, ничего подозрительного. А если бы даже почерки были разными — что из этого? Написала Верочка письмо, а адрес почему-то попросила написать подругу. Никакого криминала.

И все же одно несоответствие я усмотрел. Такое важное, что затаил дыхание. Штемпель поставлен… московский, не петербургский.

Впрочем, это тоже не криминал. Скажем, написала Верочка письмо, собралась опустить его в почтовый ящик — вдруг появилась возможность переслать с оказией. Почта известно, как работает, невесть когда получат бабка с дедом успокоительное послание, а тут — день, максимум — два.

Но не слишком ли много «оправдательных причин»?

Теперь — содержание. Ласковые извинения, обещание вскоре появиться дома, просьба не волноваться. И коротенькая приписка. Пусть дедуля отдаст «коробочки». Зачем, какие коробочки, кому?