— А если бы одинокая девушка, — наконец заговорила она, — пригласила тебя к себе, ты бы не посчитал ее доступной?

— А она меня, если соглашусь?

— Если? — усмехнулась Ника. — А что, ты можешь не согласиться?

— В этом вопросе у меня всегда есть выбор.

— Тогда я тебе его не оставлю, — сказала она и, отстегнувшись, потянулась к моим губам.

Из окна, задернутого тонкой шторой, открывался роскошный вид на Невский проспект, спавший, пока мы не спали. По спальне, казалось, все еще витали ее стоны — сладкие, громкие, будоражащие настолько, что их хотелось еще и еще. Сейчас же, восстанавливая дыхание, Ника лежала рядом и задумчиво глядела в пустоту перед собой. Светлые локоны рассыпались по смятой подушке, под обнаженным телом взбилась влажная простыня. Прима, оказавшаяся хороша не только на сцене, устроила мне тут настоящий балет прямо в постели из двух актов — гибкая, пластичная и очень чувственная, охотно отзывающаяся на каждое движение и каждую ласку. Секс вышел не просто горячим — он получился изысканным, оставляющим сочное послевкусие, после которого неизбежно хочется еще — разных поз, разных стонов. В общем, десять из десяти — а ведь я вообще-то в этих вопросах довольно привередлив.

Ника повернула голову, встретилась с моим взглядом и усмехнулась.

— Не зря подвез?

С одной стороны, непокорная и язвительная, с другой — удивительно чуткая и послушная. В постели достаточно было ее коснуться, направить, шепнуть, как она тут же откликалась моим желаниям. Это заводило. Самое забавное, что Уля такая же, только противоположная: внешне послушная, готовая на все, а вот наедине не упустит шанса урвать свое. Этих бы двух девушек да в одну постель — и посмотреть, что будет.

— А что, — улыбнулся я, — напрашиваешься на бис?

— Небольшой антракт, не против? — она слегка потянулась на простыне.

Свет от стоящего рядом ночника, как софиты, прошелся по роскошному обнаженному телу, показывая мне все, что цензура не пускала в мужские журналы: каждую родинку, каждый изгиб, каждую округлость — сегодня у этого всего я был эксклюзивным зрителем. Даже захотелось оставить этот шикарный вид на память. Пальцы нащупали лежащий на тумбочке смартфон, и, подхватив его, я сделал снимок. Навел камеру вновь, чтобы сделать еще один — однако Ника медленно отодвинула мою руку.

— Больше не надо.

— Почему? Ты красивая.

— Лучше бы я была уродливой, — она качнула головой.

— На моей памяти, ты первая женщина, которая не ценит свою красоту. — заметил я, откладывая смартфон обратно на ее тумбочку.

— Красота — это проклятие, — невесело отозвалась девушка.

Мой взгляд в который раз прошелся по ней, казавшейся совершенством — словно богиня из древних мифов сошла прямиком в постель. Все было безупречно, кроме одной вещи, которую я уловил во время секса, но еще не обдумал. В минуты близости с любой девушкой, которая искренне получает наслаждение, сливаясь с ней телами, я ощущаю, и как трепещет ее душа — будто слышу этот восторг, это биение, эту радость брать и отдавать. Здесь же не было ничего — хотя по стонам, по зажмуренным глазам, по пальцам, сжимавшим мои плечи, по движениям ее бедер я чувствовал, что она получала удовольствие, а не симулировала.

— Позволь? — я взял ее руку и сжал запястье.

Ника немного удивилась, но руку не забрала. Я слегка надавил на нежную бархатную кожу, направляя к ней свою Темноту, пытаясь вызвать отклик в ее душе, как мог со всеми — от обычных людей до колдунов, заставляя их души трепетать. Однако здесь опять никакого ответа: ни трепета, ни движения, ни даже малейшего подрагивания — словно это идеальное тело было лишь оболочкой, внутри которой не хранилось самого ценного.

— Ты что, — я медленно отпустил ее руку, — мертва?

Моя недавняя любовница вздрогнула и стиснула губы, но ее глаза, вмиг ставшие испуганными, ответили за нее.

Внутри этого изящного, совершенного тела не было души.

— Кто ее хранит? — в абсолютной тишине спросил я.

Хотя и сам уже понял кто. Ника же молчала, кусая губы.

— Расскажи.

— А есть ли смысл? — наконец отмерла она.

— Как ты умерла?

— Я не умерла, — после паузы тихо ответила девушка, — он меня убил.

— Этот карлик?

— Хозяин, — поморщившись, отозвалась Ника. — Он требует, чтобы его везде называли хозяин. И в его чертовом клубе, и в труппе. Поначалу это казалось нелепой причудой, но… Он и правда думает, что он хозяин всего и всех…

А дальше слова полились уже без преград — мне даже не надо было спрашивать. Сев, оперевшись на подушку, она зачастила, словно давно хотела рассказать, как этот доморощенный тиран стал оказывать ей знаки внимания, дарил цветы, конфеты, восхищался талантом, отдавал лучшие роли. Словом, пытался добраться до ее постели по-хорошему.

— Ну а после очередной неудачи, — балерина закрыла глаза, — пригласил меня на ужин, чтобы обсудить новую постановку. И отравил… А когда я очнулась, я была уже такой, как сейчас. Безвольной игрушкой, — с горечью произнесла она и ненадолго замолчала. — Я сначала задавалась вопросом: почему не задушил, не заколол, не застрелил? Он ведь постоянно носит с собой пистолет. А потом поняла: ему важно было сберечь тело, потому что такие, как он, любят только тело. Думаю, ты и сам понимаешь, что случилось дальше. Марионетка ведь уже не может отказать…