— Ты мне сегодня хоть раз солгала?

— Да, — открыв глаза, без малейшего сопротивления ответила Ника. — На мосту. Я пришла, чтобы с него спрыгнуть. Не хочу быть шлюхой по его указке.

— И что тебя остановило? Испугалась?

— Да. Испугалась. Что умру раньше, чем он. Он просто потеряет игрушку, а я потеряю все.

Темные кольца продолжали обвивать ее — довольно мягко, не причиняя вреда, но и не спеша пока сползать.

— Он не просил тебя что-то мне передать или сказать?

— Наоборот. Говорил держаться от тебя подальше. По-моему, он тебя боится.

— И ты ослушалась.

— Да. Если он узнает, будет больно. Но не слушать его — это единственное, что мне напоминает, что я еще человек, а не безвольная кукла.

Я отдал мысленный приказ — и крошка плавно сползла с девушки и растворилась в моей тени. Однако Ника, казалось, этого даже не заметила.

— Мне уже ничего не страшно, — словно в пустоту, проговорила она. — Мне неважно, что он еще со мной сделает. Мне неважно, что со мной будет. Я готова умереть. Лишь бы и он больше не жил.

— Тебе не обязательно умирать.

— Сможешь снова сделать меня живой? — криво усмехнулась моя собеседница и снова потерла грудь.

Душа, однажды пойманная, уже не может быть свободной — это она прекрасно понимала и сама.

— Я могу забрать тебя себе, — сказал я.

Взгляд голубых глаз резко пробежался по мне.

— Так ты такой же? — и балерина дернулась от меня, как не дергалась даже от аномалии.

Нет, я не такой же.

— Как видишь, я добился твоего внимания по-другому. И могу вернуть тебе нормальную жизнь.

Несколько мгновений, нервно сминая простыню, она рассматривала меня. А потом пальцы разжались, Ника придвинулась обратно и вздохнула.

— Не уверена, что смогу жить нормально. Я уже готова умереть.

— Но ты хочешь?

— Я уже не знаю, чего хочу, — она рассеянно опустила глаза на колени. — Только чтобы он сдох.

Спальня в который раз погрузилась в тишину. Ладно, с этим потом разберемся.

— На что ты готова?

— На все, — Ника вновь подняла глаза на меня. — Дьяволу готова продаться, если потребуется.

Дьявол не потребуется. Когда есть я.

Домой я вернулся глубоко за полночь, когда темнота уже окутала все: и двор, и гостиную, и мою спальню. Внутри не было ни звука — лишь Уля, завернувшись в одеяло, обнимая мою подушку, сладко сопела на кровати. А ведь когда у нас все только началось, она спала не так мирно: вздрагивала от любого шороха, резко просыпалась и больше не могла сомкнуть глаз. Это я понял еще в дядином доме, когда мы однажды увлеклись настолько, что моя красавица осталась со мной до утра. Тогда и выяснилось, что мучалась она от бессонницы с самого детства, что в ее ситуации в общем-то и неудивительно. Ее отец обращался и к врачам, и к целителям — но все бестолку. А вот я нашел прекрасное лекарство — выматывая ее в постели настолько, что она закрывала глаза и отключалась сразу, едва голова касалась подушки. С тех пор Улин сон не так легко потревожить. И все же я тихо прошел в ванную и прикрыл за собой дверь, собираясь принять душ.

Только вода потекла по телу, как дверь со скрипом отворилась, и в комнату вошла Уля в сорочке, все-таки умудрившаяся проснуться.

— От тебя пахнет чужими духами, — с ходу заявила она.

Еще скажи, что они тебя и разбудили. Что поделать, моя прелестница очень щепетильно относилась к тому, кем я пахну — поэтому я и не тащил чужие запахи в постель.

— Смываю, как видишь.

— Я сама помогу тебе их смыть, — она решительно шагнула ко мне. — Эти духи мне не нравятся.

— Чем же?

— Слишком дорогие.

В серых глазах мелькнуло выражение, которого там обычно не было. Во всяком случае ни одна сенная девка такой чести не удостаивалась.

— Ревнуешь? — я поймал ее взгляд. — Ты же говорила, что не будешь ревновать, что бы я ни творил.

— А ты говорил, — Уля замерла у края ванной, — что, что бы ты ни творил, я буду самой дорогой.

— И как это связано со стоимостью духов?

— Так обычно пахнет женщина, которая может вскружить голову.

— Нет, — возразил я, — женщина, которая может вскружить голову мне, пахнет тобой, — и утащил ее к себе в ванну прямо в сорочке.

Вскрик неожиданности, но ни малейшего сопротивления. Я притянул ее к себе прямо под струю воды. Тонкая ткань сорочки мгновенно намокла и прилипла к телу, обрисовав каждый соблазнительный изгиб.

— Ты же знаешь, — Уля заглянула мне в глаза, — что, когда ты так говоришь, я готова тебе позволить все что угодно?

Моя рука скользнула вниз, задирая мокрый подол, и его хозяйка томно закрыла глаза и откинула голову, отдаваясь.

Знаю. И обожаю этим пользоваться.

После того как мы вместе приняли душ и вернулись в кровать, моя хозяюшка снова сладко засопела, прижимаясь всем телом ко мне. Мне же не спалось. Взгляд скользил по танцующим по потолку теням от забегающей через окно луны, по темным стенам, по девушке, доверчиво прильнувшей ко мне. Рядом на тумбочке на Улиной стороне стояла изящная музыкальная шкатулка — подарок от матери, единственная вещь, которую она хранила так же бережно, как мои подарки, и, конечно же, привезла с собой. Открываешь витую крышку, а там танцует маленькая грациозная балерина — закрываешь крышку, и фигурка послушно исчезает под ней. Вот и этот лысый карлик сделал себе такую же карманную балерину — взял в настоящий плен. Это же каким одержимым надо быть, чтобы до такого додуматься? И ведь Темнота откликнулась.