«Когда я стала так слаба? – Офелия легла и посмотрела ввысь. Она ощущала под собой тёплую землю и примятую траву и хотела взлететь, избавиться от оков, умчаться вдаль. – Там, в тюрьме, Карнэ пыталась уничтожить меня, о, если бы богиня кошмаров покровительствовала мне, я бы уже давно была рядом с Вэриатом! А ведь я служила ей! Я служила тебе! – мысленно обратилась она к Карнэ. – Так ты отплатила мне за верность? Ненавижу! Ты не мать Вэриату, ты не стоишь его! Я, слышишь, я буду рядом с ним, не ты, помяни моё слово».

Думать, как сбежать…

А время беспощадно, непоколебимо текло вперёд, крало биение сердец всех живых.

Думать. Бежать…

Золото солнечного света разлилось по ванной комнате. На позолоченных краях ванны плясали искры. Выложенный белой плиткой пол сиял чистотой, в нём отражался высокий потолок, такой же белый. Зато стены были расписаны чёрными и кроваво-красными цветами, отбрасывающими тени, из-за чего казалось, что они настоящие, но и тени, и широкие лепестки, тугие вьющиеся стебли, всё это когда-то вывел кистью искусный художник.

Ванна была наполнена горячей водой. На этот раз Онар видела, кто сделал это, и Вэриат оказался прав – царевна испугалась. Служанка, которая готовила ванну, выглядела как молодая девушка, только глаза её были недвижимы, словно у незрячей, а губы черны, волосы же её, заплетённые в две толстых косы, были цвета старого мха, грязно-бурые с зелёным оттенком. Казалось, что служанка в трансе, даже двигалась она странно, немного отрывисто и резко. Онар дождалась, пока она уйдёт, и только тогда осмелилась сбросить платье и подойти к ванне, на краю которой стояли пузырьки с ароматными маслами.

Погрузившись в воду, покрытую густой пеной, царевне представилось, что она в мягком, тёплом, пахнувшем розой, снегу. Золотистые локоны Онар намокли и стали темнее. Несколько минут царевна не решалась закрыть глаза, но убедившись, что внушающая страх слуга действительно удалилась, Онар прикрыла веки и блаженно вздохнула.

Вскоре она вышла из ванны, неловко собрала в пучок волосы и неумело стала одеваться. Раньше, в той жизни, которая теперь казалась ей такой далёкой и утерянной, Онар никогда не расчёсывалась, не мылась и не одевалась сама, поэтому теперь ей приходилось сложно, она до сих пор не могла привыкнуть делать многие вещи самостоятельно.

Утро. Солнце. Онар кажется себе призраком, она стала бледнее, а из-за болезненного румянца царевна ещё больше выглядела слабой и испуганной. Она всё никак не могла справиться с завязками голубого, пышного платья. Окоченевшие пальцы плохо слушались её, волосы распустились и холодными, мокрыми, тяжёлыми прядями упали ей на плечи и спину.

«Здесь так холодно, как же холодно!» – раздался в мыслях царевны её собственный тревожный голос.

Вымолвить хоть слово она не решалась, здесь каждый звук рокотом проходил по ванной комнате, казалось даже отражался от высокого окна, освещающего ванную, и с удвоенной силой устремлялся обратно.

«Душат, душат слёзы, мне больно, они осколками в сердце засели, заледенели», – Онар устала плакать, теперь по её щекам не текли солёные капли.

«Кого мне молить о помощи, я во власти тьмы, сюда разве сможет проникнуть свет? Вон, солнце сияет, а тепло его здесь – запрет», – Онар, так и не распутав шнурки на корсете, подошла к окну и устремила свой небесно-голубой взгляд вдаль.

«Отец мой, мама, я жива, взаперти. Отец, мне мечтать о Нём запрети!» – она постоянно думала о Вэриате, и мысли, словно драконьими когтями, терзали её изнутри.

«И нет выхода, не уйти, я потеряна, кто-нибудь, хоть кто-то, молю, спаси! Здесь зима, тьма проникает в сердца, затмевает глаза. Арон, где ты? Прости... Твоя Онар уже, похоже, не та...» – её захлестнуло чувство вины, она отвернулась от окна, накинула на дрожащие плечи шерстяную белую накидку и направилась в свои покои.

«Здесь так высоки небеса! Здесь в полночь громом бьют часы. По утрам леденеют в окнах стекла. Инеем, изморозью расползается по ним красота... А ужас витает по коридорам замка. Шумит пламя в каминах зала. И человеческие кости выбеленные жаром, или пожелтевшие, обглоданные временем, как в старом склепе обдают меня затхлым, липким, дыханьем кошмара. А выйдешь на балкон, вдаль, вверх посмотришь – лето! Опустишь взгляд – тьма, словно там, у подножья горы разверзлась бездна! Имя месту этому – беспросветность!» – длинные, тёмные коридоры по которым она шла, угнетали царевну, а комната её казалась ей клетью. Онар вошла в свои покои и перестала дрожать, камин полыхал ярким пламенем, по полу расползалось тепло.

«А где-то рядом со мной, за стенами, за дверями, находится Он, – Онар приложила к двери ладонь и представила, как Вэриат идёт по коридору прямо к ней, или как сидит он в высоком кресле, а на полу, у ног его, лежат псы. – Прекрасный, жестокий король. Глаза цвета дождя, в волосах, как смоль, пламя. Белизна лица и синий оттенок у век, как небо и снега. Он лёд, он сам – зима. И в то же время я обожглась. Впервые столкнувшись со жгучим злом, что сказать, не нашлась. Не его ли чёрные ногти растерзали моё сердце? Не его ли чары затмили мой разум? Вэриата тьма породила, он монстр, безжалостный, жестокий, гордый...» – Онар отдёрнула от двери ладонь и села у камина.