Клавесинистка принялась играть "вечернюю фантазию", более певучую и мягкую, чем та соната, которую она играла вначале. Наверное, она тоже чувствовала этот опасный накал, царивший между нами, и стремилась его смягчить. Недаром я называю её лучшей клавесинисткой.

– Почему нельзя жить мирно, как раньше?
– осторожно спросила Латанай.
– Когда-то мы все были друзьями, и ваш цикл не нарушался очень долго.

– Как раньше? А что было раньше?! Мы не понимали своего истинного предназначения, вот, что было! Вражда - это наша природа, - от неживого дыхания Алны колыхались огни свечей.
– Мы с вами, леди Весна - носители тепла, света... жизни, наконец! Мы должны бороться за своё место в цикле, иначе нас сместят окончательно.

Латанай промолчала в растерянности и недоумении, бросив на меня быстрый взгляд. Да, я понимал её смятённые чувства. Как и чем ответить на это, если Лето всё равно ничего не поймёт? У неё изменилось мышление, она, скорее всего, уже забыла своё имя и даже не подозревает, что у неё есть прошлое. Это тупиковая задачка.

Я обдумывал решение.

Если дать волю Диальнату и Алне, то они выплеснут все свои силы. Я бы ничего не стал предпринимать, если бы все их действия не отражались на мире живых. Мне даже страшно подумать, что могут сделать два враждующих демона времени. И дело тут даже не в сезонах, отнюдь. Я боюсь, что разорвётся та тонкая грань, связывающая жизнь и смерть, та грань, на которой мы и существуем.

Это будет катастрофа гигантского масштаба.

Да...

Я очнулся от диссонирующего грохота клавиш и надрывного вскрика, который зазвенел, возвысился и тут же замолк, как резко оборванная мелодия. По моему телу прошла дрожь, будто кто-то с силой провёл лезвием по стеклу.

Без музыки стало невыносимо тихо. Меня оглушила эта тишина. Зазвенело в ушах.

Но, справившись неприятным чувством, я оглянулся. Место за клавесином пустовало, лишь рассыпались по полу синие осколки моей лучшей клавесинистки. Маленькие снежинки, этот холодный пух, неспешно опускались на клавиши инструмента и на пустующий теперь стульчик.

Я медленно, очень медленно повернулся к демонам.

– Кто из вас это сделал?
– тихо и раздельно произнёс я.

– Это моих рук дело, князь, - с циничной полуулыбкой вымолвил Диальнат. Он прямо, с нескрываемым презрением посмотрел мне в глаза.
– Музыка твоей клавесинистки напомнила мне летние напевы, поэтому я решил уничтожить девчонку. Уж не обессудь...

Мои пальцы задрожали против моей воли, а затем вспыхнули ослепительно-белым, переполненные энергией.

Подчиняясь силе, я вскинул руки.

Раз перестала звучать музыка, то я создам её сам!

4.

Снежная вьюга, сбивающая с ног. Она пронизывает до костей, проникает в рот, в уши, струится по опустевшим жилам, словно ветер в подземельях. Она разрывают кожу тысячью лезвий, не причиняя боли.

Я помню всё это.

Ледяные осколки, сыплющиеся с небес. Они вонзаются в глаза, обращенные к небу, которого не видно.

Почему я не чувствую боли? Почему нет ни одной красной капли на израненной коже?

Я - в сердце метели. Я - в сердце зимы.

Я и есть её сердце!

Это мой вальс, а ветер, снег и лёд - это мой оркестр. Я дирижирую им. Я повелитель зимы, а значит - повелитель всего мира.

Раз-два-три...

Что? Он возомнил себя сильным демоном времени? Он посмел перечить мне, тому, кто способен уничтожить всё единым прикосновением? Он посмел убить часть меня, мою клавесинистку? Это не сойдёт ему с рук!

Северный ветер, ты солируешь. Ты ведёшь это вальс. Рви этот мир в клочья!

Раз-два-три, раз...

– Сур!
– кто-то тряс меня за плечи, и я почувствовал запах тающего снега. Это был совершенный лейтмотив, до того пронзительный, что на глаза мои навернулись слёзы.
– Сур, хватит! Не надо больше, пожалуйста!

Да, да, конечно... ведь я единственный... единственный, кто всё осознаёт...

Снег душит. Он проникает в моё тело через рот, врывается в лёгкие, словно в открытый тёплый дом. Я задыхаюсь. Я знаю, что я должен умереть, но я не умираю.

Я задыхаюсь уже больше нескольких тысяч лет.

Слышен мерный низкий шум, словно гул струн контрабасов. Вокруг свист, шипение, шелест и звон осыпающегося льда. Я слышу крики, они слились в единый хор, и мне нравится, нравится, как этот хор звучит. Всё рушится, всё кончается, обрывается с оглушающим треском. А я - сердце зимнего хаоса. От моих движений зависит движение ветра и его надрыв.