— Платье замараешь, — раздался очень знакомый голос.

Голос, который понемногу возвращал в себя.

— Герман. Ты пришел? — приподнялась я.

— Конечно, как я мог не прийти, родная моя.

— Приляг со мной, тут так красиво, а небо особенно сказочное, — улыбнулась я.

И вот мы лежали уже вдвоем, мило держась за руки и рассматривая появившиеся облака, принимающие разные причудливые формы.

— Вставай, Агата, — приподнялся Герман.

— Что? Зачем? Мне и тут хорошо.

— Идем скорее, я тебе кое-что покажу, — потянул меня за собой мужчина.

— Куда? Эй, я не успеваю за тобой, — звонко засмеялась я.

Но он, хихикая, продолжал бежать и тащить меня за собой. Обежав ромашковое поле, мы оказались в небольшом овраге.

— Я нашел его для тебя — сказал он, показывая на маленький прозрачный ручеек.

— Что это? Мы из-за него столько пробежали? — с удивлением улыбнулась я.

— Это не просто ручей. В нем течет живительная вода. Она может заживить даже самые сильные душевные раны. Попробуй, — зачерпывая воду в ладони, ответил он.

— Но зачем она мне? У меня все хорошо. Я чувствую себя прекрасно.

— Это пока. Пей, скорее.

— Но я не хочу, — надула губы я.

— Ты спишь. Чтобы восстановиться, тебе нужно это выпить.

— Я сплю?

— Да… Мне удалось связаться с тобой. Но времени мало. Судя по всему произошло, что-то нехорошее, раз ты здесь.

У меня начали всплывать обрывки воспоминаний. Илиодор, кинжал, свет, Азарий.

— О, Боже! — вскрикнула я. — я, начинаю вспоминать.… Илиодор убил Азария, а я вроде как его спасла…

— Хм… — Герман нахмурился.

— А ты, с тобой все в порядке? Я подставила тебя… и мне так стыдно! Надеюсь, ты не пострадал из-за меня.

— Нет,…все хорошо, — он опечаленно улыбнулся. — Выпей, пожалуйста, я больше не могу здесь находится…

Он приблизил ладони, в которых плескалась прозрачная родниковая вода. Я осторожно испила с его рук.

Я сделала пару глотков, до того как картинка стала черно-белой. Поднялся сильный ветер, поднимая вверх оторванные лепестки, мелкие ветки и листья. Они ударяли в лицо и застревали в волосах. Герман куда-то исчез, будто его и не было. А я стала карабкаться по сколькой земле, чтобы выбраться из злосчастного оврага. Подняв голову, я увидела перед собой крепкую мужскую руку.

— Азарий…

— Вставай, Герман, тебя переводят в особую камеру, — безучастно произнес рыжеволосый ангел.

— Куда?

— Не могу сказать, скоро сам увидишь… — ангел брякнул ключами, открыв камеру, и пропустил меня вперед.

Я чувствовал, что ничего хорошего меня уже не ждет. От ангела исходила лёгкая тревога и сочувствие. Илиодор сдал меня и отправился за Агатой. И самое страшное, что я не могу ей помочь. Всё, что я мог, проникнуть в её сон, благодаря родству душ. Илиодор мертв, а свет теперь у падшего, но больше всего меня беспокоит как там Агата, справляется ли она, как тяжело ей далось воскрешение Азария?

Плевать, что будет со мной, главное чтобы с ней всё было хорошо. Надеюсь падший не навредит ей.

— Пришли. Закрой глаза, сейчас будет очень неприятно, — спокойно произнёс рыжий ангел.

Я закрыл глаза и ощутил резкую боль, будто голову сжали в тисках. А потом темнота. Теснота. Биение сердца в висках, тяжёлое дыхание. Я где-то заперт. Не могу пошевелиться, ноги начинают затекать. Сколько я уже так стою? Минуту, полчаса, час, день? Кожа покрылась испариной. Душно, пыльно и отчего-то безумно страшно. Что это за пытка такая? Это когда-нибудь закончится?

— Выпустите! Меня кто-нибудь слышит?! — слова застревали в узком пространстве. Звуки разбегались и разбивались о стены, так что я и сам себя не слышал.

— Агата… — прошептал я пересохшими губами.

— Эмма… — слетело вновь с моих уст.

Все, что у меня было — это воспоминания, за которые я хватался как за спасительную верёвку. Почему-то вспомнился наш последний совместный день на Земле.

Эмма надела облегающее синее платье на тонких блестящих бретельках и собрала волосы, закрепив их заколкой в виде калибри. И скромно улыбнувшись, взяла меня под руку. Мы оправились в ЗАГС, прямо как в тот раз, когда решили стать одним целым.

Она часто комплексовала по поводу мелких мимических морщинок под глазами и в области губ, но мне они казались очень даже милыми и нисколько не портили её очаровательного лица. Эмма была из тех женщин, кто с возрастом становится только краше, как вино, которому нужно настояться, чтобы стать вкуснее.

Она не была похожа на других женщин и не стремилась перекромсать своё лицо у пластических хирургов и косметологов. И мне нравилось, что она ценит свою внешность, что она такая, какая есть.