— Я идиотка… — Вырывается вслух тихий шёпот.

Я прикрываю ладошкой рот, но уже поздно. Брюнет вдруг возмущённо стонет и выдаёт хриплым голосом, от которого у меня бегут мурашки по телу:

— Рад, что ты, наконец, призналась. Жаль только, что на утро я об этом забуду. — Его рука на моей талии обхватывает меня сильнее и притягивает ближе к парню. — Чего не спится? — Широко зевает, не потрудившись прикрыть рот рукой.

Я всё ещё нахожусь под впечатлением от собственного открытия, поэтому забываю о том, что лежать вот так вот — неприлично. И что мне вообще, по-хорошему, надо бы возмутиться и перелечь куда-нибудь в другую комнату.

— Проснулась от того, что снилось, будто меня черти в аду варят в кипящем котле. А это всего лишь ты, подрабатывающий вместо камина. — Огрызаюсь я, хотя без былого раздражения. Скорее по привычке.

— И это вместо того, чтобы сказать мне спасибо! — Выдыхает парень. — Сама же прижимала свои ледяные конечности, приставала! Из-за тебя целый час уснуть не мог, отбивался.

— Неправда!

— Правда-правда! — Подленько ухмыляется Соколовский и зарывается носом в мои волосы. Обхватывает ладонью мой затылок и прячет моё пунцовое лицо у себя на груди. — Всё, спи давай. Нам завтра рано вставать. Универ никто не отменял.

Универ! Бли-ин! Как же так?! Я обо всём забыла!

— Глеб! — Сипло произношу я. — Отвези меня домой, пожалуйста! Мне же нужно подготовиться, взять учебники, помыться…

Брюнет прикладывает пальцы к моим губам. Отодвигается и смотрит на меня янтарными глазами, которые в темноте кажутся бездонно чёрными.

— Мы утром заедем к тебе домой, и возьмем всё необходимое. Помоешься тут, у меня.

— Зубная щётка…

— Как и с тапочками, есть гостевой комплект для личной гигиены.

— Но…

— Всё, никаких но, Скворцова! Спи! — Бескомпромиссно заявляет мажор и возвращает нас в изначальную позу, укладывая меня к себе на плечо.

— Соколовский! Мы не можем спать вместе! Это…

— Да ёперный театр! Угомонись уже! Три часа ночи. — Шикает на меня. — Если я по твоей вине не высплюсь, неделю будешь мне прислуживать, компенсируя моральный ущёрб.

— К-какой ещё…

— Ну, всё, сама напросилась. — Устало вздыхает Соколовский и приникает к моим губам. Сминает их. И даже облизывает языком.

Мне становится ещё жарче, чем было до этого. Но я больше не вырываюсь. Надрывно дышу, пытаясь повторять движения губ мажора, потому что совсем не умею целоваться.

Это вводит брюнета в ступор. Он прерывается, наверняка, удивлённый тем, что я не сопротивляюсь и даже отвечаю ему. А мне хочется сгореть со стыда, и я отвожу взгляд. Хотя в этой темноте, он вряд ли видит, что я вся красная, как рак.

— Сразу бы так, — ворчит Соколовский. Взбивает подушку, словно не знает, куда себя деть, и ложится обратно. — Послушная и молчаливая. Всё, я спать. — Говорит он и внезапно отворачивается, убивая меня своим нелогичным поведением.

Уязвлённая, ахаю от обиды и тоже отворачиваюсь от брюнета. Тот уже спустя полминуты начинает сопеть, что почему-то дико возмущает меня. Но усталость и вымотанная нервная система дают о себе знать, и уже через пару минут мысли разлетаются, и я тоже проваливаюсь в сон.

***

— Привет! Как выходные? — Бесцеремонно нападает на меня со спины Полина. Обвивает руками шею и свешивается, заглядывая мне через плечо. — Только не говори, что ты даже на перерывах учишься! — Поражённо ахает она, увидев, что я кроплю над конспектом.

— Привет, — теряюсь от её напора и панибратства. Что ни говори, а Краснова весьма непосредственная личность. Так непривычно, когда человек открыт и искренен в своих порывах. — Всё хорошо. У тебя как? — Отвечаю на её вопросы по смысловому порядку. — Да, учусь. Точнее зубрю словарь по английскому языку. Приходится. — Отвечаю, слегка улыбаясь.

— Ну, ты, мать, конечно… — Не продолжает фразу и просто качает головой. А затем выпускает меня из объятий и садится напротив. Копается в своей сумочке, выуживая из неё два батончика, которые обычно продают в фитнес центрах. — Держи. Подкрепись. Наверняка всю глюкозу потратила на зубрёжку, а энергию нужно восполнять.

Произнеся это, Полина кладёт рядом с моим конспектом второй батончик, и разрывает упаковку своего. Вгрызается в него так, словно очень голодная. Но чуть позже я понимаю, что это просто эмоциональность, которая является неотъемлемой частью Красновой.

— Представляешь? — Начинает шатенка, активно жестикулируя руками и делая «страшные» глаза. — Крицкая совсем уже обнаглела! Вешается на Соколовского прямо на парах! Стыдоба и позорище. — Цокает языком. — И не стыдно ей вот так вот себя вести? А препод наш молоденький тоже хорош! — Фыркает Полина, продолжая агрессивно поедать ни в чём неповинный батончик. — Боится выгнать этих голубков с пары, потому что у Глеба отец — какая-то шишка.