— Я не вру.

— Врёшь! Никифоровна звонила, сказала, что ты ушла из дома и не вернулась. Где ты шляешься? Вечер на дворе!

Вездесущая бабулька…

Мне хочется биться головой о стену, но вместо этого я с силой зажмуриваюсь и набираю полную грудь воздуха.

— Хорошо, мам. Да, я не дома. Но скоро буду.

— Где ты?

— Гуляла с друзьями. — Отвечаю и надеюсь, что пространного ответа ей будет достаточно.

— Это вместо того, чтобы готовиться к парам? Вместо того чтобы всеми силами стараться обеспечить себе стипендию в следующем семестре? Вижу, что по-хорошему ты не понимаешь! Зря Олег за тебя вступался…

Да уж… Теперь я знаю, в кого я не умею убедительно врать… Кто-кто, а отчим бы точно не стал за меня заступаться и выгораживать.

— Мам, сегодня воскресенье.

— Меня не волнует! Ты всё сделала, чтобы гулять? Господи! — Трагично вздыхает. — За тобой точно нужен присмотр! Пора звонить твоей тёте.

— Нет! — Не успеваю прикусить язык. Что-то менять поздно, поэтому решаю идти до конца. — У меня всё под контролем. В учёбе всё хорошо! Я имею право немного расслабиться и погулять с друзьями! Хватит каждый раз мне звонить и напоминать о том, что я итак знаю! Хватит на меня давить!

— Да как ты… — Поражённо ахает мать и вскипает. — Неблагодарная! Нахалка! Грубиянка! Как ты с матерью разговариваешь? Надо было воспитывать тебя в детстве.

Каждое её слово проникает внутрь. Бьёт так больно, что я едва могу нормально дышать, а к горлу подступают слёзы.

Не могу… Больше не могу…

Не желая слушать её и дальше или продолжать этот бессмысленный диалог, завершаю вызов и со всей силы швыряю телефон о стену.

Пусть всё идёт к черту! Пусть живут своими жизнями! Пусть мама делает, что хочет и звонит, кому хочет!

— Ненавижу! — Вырывается, сквозь стиснутые зубы.

Смотрю на Глеба, который наверняка всё слышал. Но мне плевать. У него и без этого куча информации обо мне, которую он может использовать против меня.

Брюнет стоит в двух шагах от меня. Между его бровями залегла глубокая морщина, а в глазах нечто похожее на сочувствие.

— Не смей так на меня смотреть! Только не ты! — Выплёвываю, зло стирая слёзы, ручьём бегущие по щекам.

— Арина, у тебя нервный срыв… — Соколовский тянет ко мне руку, но я отшатываюсь от неё, как от ядовитой змеи.

— А благодаря кому? — Яростно шепчу, захлёбываясь воздухом. — Кто насильно притащил меня сюда? Кто насильно поцеловал? Я? Я всё это просила?

— Арина… — Глеб делает два шага навстречу, а я шарахаюсь в сторону. — Да постой же ты.

— Ты всеми силами отравляешь мою и без того гадкую жизнь! Ответь, чем я это всё заслужила? Чем?

— У тебя истерика, — пытается держать себя в руках и говорить максимально спокойно, но это только больше раздражает меня, — иди сюда.

Он распахивает объятия, предлагая мне окунуться в них. И так обезоруживающе глядит на меня своими золотистыми глазами, которые в лучах наступающего заката кажутся теплее самого солнца.

— Ответь, Глеб! Просто ответь!

Слёзы продолжают катиться по щекам. Душат. Я хочу успокоиться, но не могу. Будто внутри меня прорвалась какая-то невидимая плотина, сдерживающая всё это время всю боль и обиду внутри. На родителей. На свою жизнь. На несправедливость. На Соколовского.

— Я не знал. — Говорит так просто.

Меня пробирает на смех. Нервный. Горький.

— И что бы это изменило?

— Многое.

— Неправда! — Горячо восклицаю. — Ничего бы не поменялось. Был бы ещё один лишний повод издеваться над серой мышью. Над великой бедностью, — ядовито ухмыляюсь. А брюнет отводит взгляд. — Что и требовалось доказать…

Внезапно, куда-то деваются все силы. Я обхватываю себя руками и приваливаюсь к стене, чтобы удержать тело в вертикальном положении. Губы мелко подрагивают. Я продолжаю тихонько плакать, но уже не так, как в начале.

Соколовский подходит ко мне. Садится на корточки, так, чтобы видеть моё заплаканное лицо. Берёт за руки. Успокаивающе гладит большими пальцами внутреннюю сторону ладони. Я пытаюсь вырвать руки, но он крепко удерживает их.

— Арина, послушай меня, — тихо произносит он. — У каждого жизнь не сахар. Даже у меня.

Я окидываю ироничным взглядом его комнату в шикарном особняке и скептически ухмыляюсь.

— Это ты так извращённо пошутил сейчас?

— Нет. — Серьёзно отвечает Соколовский, согревая своими горячими ладонями мои ледяные. — У моей семьи тоже полно скелетов в шкафу. Как я и говорил, родителей не выбирают. Твой срыв логичен. Ты имеешь право на эти эмоции. Имеешь право возразить матери. Это не делает тебя плохой дочерью. Если ты дорога своей семье, они тебя поймут и вы помиритесь. А телефон, — кивает на разбитый аппарат, валяющийся у комода, — наживное. Можно купить ещё хоть десять таких. Так что прекрати грузить себя.