— Арина… — Выдыхает мажор, склоняясь к моим губам.

Я зажмуриваюсь, не в силах выдержать этого напряжения. Глубоко вдыхаю и резко выдыхаю, сквозь приоткрытые губы.

А потом… Чувствую, как горячие губы брюнета накрывают мои.

Весь мир взрывается. Переворачивается с ног на голову. Меня охватывает чувство, будто пол уходит из-под ног. Но Глеб каким-то чудесным образом чувствует это и в последний момент успевает обхватить мою талию рукой. Прижать к себе крепко-крепко.

Между нашими телами не остаётся ни единого миллиметра. Я каждой клеточкой ощущаю тренированное, мускулистое тело Соколовского. А ещё… Очень чётко ощущаю, как к моему животу недвусмысленно прижимается что-то твёрдое.

Моментально вспыхиваю. Хочу отстраниться, но брюнет уже ничего не замечает. Из аккуратного и мягкого поцелуй резко перерастает в жадный, нетерпеливый. Парень сминает мои губы. Подчиняет. И в этот момент я твёрдо осознаю, что с этого дня уже ничего не будет, как раньше. Ведь я… отвечаю ему, неумело двигая губами.

— Жемчужинка… — Вырывается у Соколовского стоит ему на долю секунды отстраниться, чтобы вдохнуть желанный кислород самому и позволить сделать это мне.

У меня в груди всё сладко сжимается от ласкового прозвища, которое сорвалось с его губ. Или же это тянущее чувство порождают ладони Глеба, хаотично блуждающие по моему телу? Я не знаю. Я уже ничего не знаю и не понимаю.

Есть только я и он. Мой заклятый враг. Мой личный кошмар. Моё безумие.

Кровь кипит, будто бы лишь она одна понимает, что мы творим. Или уже натворили. Подаёт сигнал, крича невыносимо яркими ощущениями: «Это яд! Вы отравите друг друга! Это неправильно!»

Но мозг уж ничего не слышит. Он просто махнул рукой и удалился в закат, позволив сердцу править бал. А сердце… Оно отвечает на зов. Оно тянется к тому, кого я всё это время ненавидела. И ненавижу.

Так что же поменялось? Когда? Почему прикосновения Соколовского не отталкивают? Почему они заставляют меня плавиться в его руках и желать большего? Что со мной не так?

Кончики пальцев брюнета касаются оголённой кожи живота на стыке пояса джинсов и края топа. Я судорожно всхлипываю и обхватываю мощные плечи парня. Льну к нему ещё ближе. Хотя, казалось, что ближе уже некуда.

— Моя Жемчужинка… — Хрипло шепчет мажор, отрывается от моих губ и покрывает поцелуями лицо. — Моя белоснежная девочка… Ты сводишь меня с ума…

Табун мурашек волной проносится от самой макушки до пят. Сердце колотится в груди, как сумасшедшее. Дыхание спирает от переизбытка чувств. И я ещё больше краснею, и от его слов, и потому, что Глеб, наверняка, чувствует биение моего сердца.

Моё тело напоминает оголённый провод — стоит Соколовскому коснуться и меня всю коротит разрядом тока. Не в силах выдержать очередной поток ощущений, я делаю то, что кажется мне в этот момент правильным — издаю тихий стон и утыкаюсь носом в шею брюнета.

Услышав мой стон, парень начинает тяжело и рвано дышать. А меня внезапно кроет от личного запаха Глеба, напоминающего лес во время дождя. Голова кружится. Я не могу мыслить здраво.

Мы должны остановиться!

Эта мысль настолько тихая и далёкая, что я почти не обращаю на неё внимания. Почти. Потому что, стоит брюнету скользнуть мне под кофту ладонью, как я вся вздрагиваю и отскакиваю от него.

Точнее, пытаюсь. Но это прикосновение позволяет немного прийти в себя. Оклематься.

Если так продолжится, то мы… Нет!

Поднимаю испуганный взгляд на Соколовского, ибо до меня доходит одна простая и здравая мысль — мы переспим, если не остановимся.

Но в глазах Глеба — туман. В них жирными буквами написано: «Вижу цель — не вижу препятствий».

— Глеб, остановись! — Срывающимся на хрип голосом прошу его. Пытаюсь воззвать к разуму. — Это неправильно. Мы не должны…

— Арина, — урчит в ответ, оставаясь глухим к моей просьбе. — Ариночка, — и трётся носом о мой нос, смыкая кольцо объятий за моей спиной. — Только не убегай сейчас. Не снова…

— Глеб! — Испуганно тараторю я, окончательно приходя в себя. — Ты что такое говоришь? Ты вообще слышишь себя? Остановись! — Отчаянно впиваюсь в его плечи ногтями.

Может, почувствует? Прекратит удерживать?

— Ты ведь тоже этого хочешь! Зачем сопротивляешься? — Злится парень. На его лице играют желваки, а в янтарных глазах вновь разгорается знакомый мне огонь. Тот самый, что горел, когда Соколовский говорил про Стаса. — Это потому, что ты теперь с ним?

И мне не нужно спрашивать, с кем «с ним».