Это же напряженное состояние чувствовалось и в тюрьме.

Начальник ходил все время с нахмуренным, озабоченным лицом; помощники, особенно дежурные, были нервно настроены; даже старшие и младшие надзиратели стали серьезны и пасмурны. Игра в шашки на время прекратилась, и врач Честовский теперь каждое утро появлялся в дежурной и, поздоровавшись со всеми, неизменно спрашивал:

– - Нет еще?

– - Нет, -- отвечал ему кто-нибудь, и затем начинались тяжелые для Кротова разговоры о мерзких подробностях.

– - Дмитрий Иванович палача нашел!
– - известил однажды дежурный.

– - Каторжный?

– - Какой, аматер нашелся, по профессии мясник! На 4 месяца за кражу посажен. Сам вызвался.

– - Надо будет с ним поторговаться, -- сказал пухлый Прокрутов, -- хочу веревку купить...

– - Аматер -- это опасно. В этом деле и уменье нужно, -- озабоченно сказал Честовский, -- можно по неопытности и на 10 минут затянуть всю историю.

– - Да неужели?
– - воскликнул дежурный.

– - Как же, видите ли в чем дело...
– - и Честовский, с самодовольной улыбкой, стал объяснять сущность смерти через повышение.

Кротов поспешно вышел из комнаты.

В госпитале он оправился.

– - Ничего насчет их неизвестно?
– - нервно спрашивал у него фельдшер.

– - Ничего еще, -- отвечал Кротов.

Этот Салазкин с пестрым галстуком, с пошлым фатовским лицом оказался душевнее и человечнее многих других.

Раз он дрогнувшим голосом сказал Кротову:

– - Я ни за что туда не пойду. Пусть откажут!

– - Людвиг Сигизмундович будет за нас, -- ответил Кротов.

Шел уже третий день.

Когда Кротов возвращался домой, на полдороге его встретил Суров.

– - Что?

– - Еще ничего. Нет ответа...

Они пошли домой.

– - Что же они-то переживают!
– - глухо проговорил Суров и вдруг остановился.
– - Не могу я на людях быть. Ты иди, а я еще погуляю, -- и, повернувшись, он быстро пошел по улице.

Кротов не удивлялся его состоянию.

Если волнуются они, если волнуются даже в тюрьме, как же волноваться Сурову, который, быть может, даже лично знал их.

– - Что с ими будет, барин?
– - спросила его горничная, отворяя дверь.

– - Неизвестно еще...

– - Ну, что?
– - в один голос спросили жена и дети.

– - Ничего неизвестно!

– - Господи, да какая же это пытка!
– - всплеснув руками, воскликнула жена Кротова.

Только на четвертые сутки пришло решение.

Кротов, едва переступив порог тюремной калитки, как-то сразу почувствовал это. На лицах, в атмосфере, на грязных кирпичных стенах вдруг отразилось что-то неуловимое, жуткое, и веяло на каждого таким холодом, что все говорили, понизив голос, и ходили, сдерживая топот каблуков.

В дежурной все были в сборе, даже редко появляющийся заведующий хозяйством. Он только что окончил разговор с начальником и собирался уходить, говоря:

– - Понятно, на втором дворе, за банею...

– - Да, да, вот!
– - кивая головой, озабоченно повторял начальник, и обернулся к дежурному: -- Передайте Бахрушину, чтобы в камеру 43 каждый день бутылку водки давали. Я разрешаю.

– - Слушаю-с.

Начальник вышел, на ходу поздоровавшись с Кротовым, а Виноградов, закурив папиросу, сказал:

– - А пари я выиграл, всех четырех.

– - И ее?
– - воскликнул Кротов.

Виноградов кивнул.

Вошел Честовский, с довольным видом потирая руки.

– - Всех в один день?
– - спросил он.

– - Гуртом!
– - ответил Свирбеев.

– - Когда?

– - Неизвестно еще. Вероятно, послезавтра, -- отозвался дежурный.

Кротов выбежал из комнаты. Голова его кружилась, он чувствовал озноб во всем теле.

Пройдя в госпиталь, он не мог разобрать, что говорил ему Салазкин, не мог вникнуть в жалобы больных и, обессиленный, вернулся в аптеку.

– - Я не могу сегодня, -- сказал он фельдшеру, -- вы уж как-нибудь устройте сами, Кузьма Никифорович.

– - А кто может?
– - угрюмо отозвался Салазкин и прибавил: -- Я, Глеб Степанович, совсем отсюда уйду. После такого случая...

Кротов протянул ему руку и крепко пожал ее.

Он вышел из тюрьмы и хотел объехать своих пациентов, но почувствовал полную невозможность сделать это и пошел домой. Почти в дверях его встретил Суров.

– - Я тебя в окошко увидал. Ну, что?

– - Утвердили, -- тихо ответил Кротов, -- всех.