— Ошибаешься. Частично это уже произошло. Подумай лучше о том, что никакие силы в мире теперь не смогут обелить тебя. Хотя сейчас еще можно…

— Есть человек, который сделает это! Который все может! — ожесточенно проговорила Лилиана. — Он не позволит…

— Да, есть. Только где он?

— Найду! Так я сказала и Кику…

— Даже так? И что же ответил твой Кику? — слишком нетерпеливо, как показалось ей, спросил Дан. Девушку охватило сомнение, у нее даже почернело лицо, слившееся на минуту с темнотой ночи.

— Почему тебя интересуют его слова? — более нетерпимо, чем самой бы хотелось, проговорила она. В это мгновение ей казалось, что она способна совершить какое угодно злое дело. — И с каких это пор он стал и для тебя "Кику"? Разве я знакомила тебя с ним?

— Именно ты, — ответил он с каким-то удивительным спокойствием, сразу же поднявшим его в глазах девушки. — "Я даже сказала об этом и Кику". Кто же, если не ты, так часто употребляет эти слова? Откуда ж еще мог я слышать его имя? От них, что ли? Неужели ты считаешь этого пекаря знаменитостью или настолько загадочной личностью, что даже нельзя произносить вслух его имя? Какие-нибудь сержанты, уличные патрули отлично знают его. В особенности они…

Темноту внезапно рассекли изогнутые, изломанные зигзаги молнии. Вслед за первой вспышкой последовали и другие, затем оглушительно ударил гром, прокатившийся несколькими волнами: сначала — просто глухой, басовитый, потом все более и более гулкий. Лилиана посмотрела на Дана — в какую-то минуту вспышка молнии осветила его с ног до головы: лицо у парня было болезненно бледным, глаза утопали в глубоких черных тенях, и эти глазницы, в которых не видно было глаз, внезапно вызвали у девушки чувство острой жалости к нему. В свете молнии он казался неправдоподобно длинным, с вытянутой вверх головой и заостренными плечами; ожидая новых ударов грома, он согнулся в талии, чтобы прикрыть Лилиану, однако более всего ее поразило выражение лица, напоминавшего в этой искаженности черт какого-то фантома из фильмов ужасов, которые она смотрела когда-то в детстве.

Была какая-то несправедливость в том, что он представился в таком устрашающем свете, хотя тем более нельзя было винить в этом его самого. Лилиана боялась, но не за Кику, нет — за кого-то другого. Хоть бы уж Дэнуц не обронил где-либо имя Тома Улму.

Этот человек — великая ее тайна. Он всегда жил в ней, всегда, как живой, стоял перед глазами. И теперь нужно только найти его, рассказать о своем горе. Даже Дэнуц и тот посоветовал ей попросить у кого-нибудь помощи. Правда, он самым прямым образом заинтересован в том, чтобы все у нее было хорошо, — как-никак любит ее, неважно, скромно она ведет себя или как-то иначе.

— Вот как складывается, Лили… У тебя — с твоими, у меня — с моими… Потом, в конце концов, и те и другие станут для нас общими. Видишь, как далеко я зашел: тогда станут общими… и подозрения! Короче говоря, — он снова заговорил серьезным, категоричным тоном, — пока тебя не объявили осведомительницей или завербованной гестапо, пока "не поймали на горячем" — со всякими свидетелями, очными ставками… Пока не арестовали — они могут прибегнуть и к такой мере, и арест этот пройдет незамеченным, потому что сейчас ты никому не нужна…

— Прошу тебя: немедленно прекрати! — Она даже возмущенно топнула ногой по тротуару.

— …они будут рассчитывать на то, что вытянут у тебя хоть что-либо насчет прежней работы и связей, — упорно продолжал он. — Нужно еще добавить: пока не арестовали и меня, что было бы намного страшнее. Исчезни завтра же из этой своей комнаты. Еще лучше — сегодня. Вернись домой, поцелуй руку отцу с матерью. Одним словом, исчезни. Только так ты разрушишь подозрения в твой адрес. Забывать о том, что было, тебе не обязательно — обязательно, чтоб забыли тебя. И те и другие. Поняла, девочка, чего требует от тебя "тип из полиции"? Никаких контактов с подпольным центром, вообще ни с кем. Кроме одного человека… Назвать его по имени? Наверно, не стоит, однако нас никто не слышит, и неизвестно, когда еще представится возможность поговорить с глазу на глаз. Найди, в самом деле, того, о ком ты мечтаешь, о ком сейчас говорила.

Внезапно откуда ни возьмись — без молний, без урчания грома — на землю посыпался дождь, словно где-то ударили в сотню тамбуринов. Он обрушился на запоздавшую парочку не потоком капель, а сплошной стеной воды, и им пришлось броситься под защиту крыши… Дождь. Первый в нынешнюю весну, он счищал с города накипь зимы, омывал тротуары и оконные стекла, освежал воздух, кропил деревья и молодые побеги травы, унося в долины и сбрасывая в русло Быка мутные потоки воды.

Как хотелось сейчас Лилиане хотя бы на несколько минут сбросить с ног туфли на высоких каблуках и побежать босиком по воде! Теперь это можно было бы сделать, не боясь материнского наказания — мать всегда тряслась над ней, в особенности часто напоминая о том, чтоб берегла ноги… Красивые, изящные и все же… никогда не знавшие счастья прикосновения к земле и прохладным дождевым струям.

Дэнуц, как всегда внимательный и предупредительный, согревал ее своей грудью, заслонял от дождя, и сполохи молний, делавшие его похожим на фантома из старого фильма, больше не искажали лица парня.

Она незаметно, снизу вверх, разглядывала его. "Ничего не скажешь — настоящий мужчина". Хотя как банально звучит это выражение: "настоящий мужчина". А между тем сколько раз, господи, она издевалась над ним, над этими поповскими косичками, развевающимися на ветру. Пилила за то, что и разговаривает еле слышным голосом, и слишком жеманно держится! Не переносила даже эту вечную улыбку на губах, считая ее слишком слащавой. А подчеркнутая вежливость? Это же наилучший способ унизить другого… Короче говоря, она порядком отравляла ему жизнь… Несовременный человек, осколок прошлого, вроде средневековых трубадуров… Хотя в глубине души вынуждена была признать, что все это ей нравится в нем. В других — нет, но ему подходило, так что в общем и целом он был славный парень…