— Не провожай, не стоит. И больше никогда не приходи ко мне. Пока окончательно не убедишься — слышишь, окончательно! — в своей и нашей честности. Быть может, в скором времени… Очень скоро, Илие… Но еще раньше это сможет сделать… знаешь кто? — Она высунула голову за дверь, проверяя, нет ли кого-либо поблизости, затем наклонилась и зашептала на ухо: — Мне посоветовали обратиться к… Тома Улму. Он, Илие, — ее лицо на миг прояснилось, стало мягче, — только он, со своей честностью, может поручиться за нас. Да, да, за тебя тоже! Я сама попрошу, чтоб он поручился за тебя, иначе ты, бедненький…

И снова наклонилась — на свой манер, опираясь на одну ногу, — поцеловать его на прощание. Стала целовать — глаза, щеки, лоб, отыскивая местечко, к которому еще не прикасалась губами, чтоб еще и еще раз поцеловать…

— Илиуцэ, мальчик мой, — она впервые так назвала его, — мы оба с тобой — коммунисты! Оба, не сомневайся! Я тоже никогда не должна в этом сомневаться. Такие, какие мы есть, мы — коммунисты! Ха-ха-ха! Как это правильно — такие, какие есть! — На прощанье она наконец дала себе волю и теперь звонко смеялась. — Ты не замечал раньше, еще когда выходил со мной на связь: стоило тебе увидеть меня, и сразу же… Теперь тоже со мной. Видишь, мокрые глаза? С чего бы, а, Илиуцэ? Но и это к лучшему! Вот увидишь — к лучшему!

Она легко поднялась по ступенькам и, не оглядываясь, пропала в ночной мгле.

Пропала, будто никогда ее тут и не было.

Бригадир остался внизу, какое-то время рассеянно меряя глазами крутой подъем ступенек, заканчивавшихся дверью. Наградив воображаемым пинком воображаемое чудовище, он внезапно оцепенел. Впал в состояние крайнего умственного напряжения, в общем-то непривычного для него. К тому же в столь неподходящий момент… Если б он решил — хоть сегодня, хоть завтра, хоть в эту самую минуту, то стоит ему только подняться по ступенькам, открыть дверь, выйти на улицу… Оказавшись под ее окном, легонько постучать по стеклу. Один только раз, и она откроет. Она, Бабочка! Потом закрыть дверь — но закроет ее уже он сам… Сегодня? Нет, сегодня — работа. Опять месить это трижды надоевшее тесто. Он повесил назад, на гвоздь, шапку. Уже на ходу стал закатывать рукава рубашки, когда ж подошел к тесту, начавшему переливаться через края чана, пригладил ладонями, ощутив всю его теплоту и упругость. Сердце сразу оттаяло. Тесто словно было пронизано живыми нитями, шевелилось, подрагивало под руками, оказывая им сопротивление; по мере того как руки все больше забирали его со дна чана, еще сильнее билось и пищало под пальцами, растекаясь во все стороны, ухитряясь улизнуть, вывернуться. "Не дури, не дури!" — ласкала его теплая рука, радостно ощущавшая силу твердых как сталь мускулов… С неотрывной мыслью о Бабочке Илие стал месить тесто, по многу раз сминая и тщательно дробя каждый его комок, каждый неразмешанный сгусток.

По пекарне расплывались волны горячего воздуха, слегка расслаблявшие парня. В широко разинутой пасти печи непрестанно шевелились, наплывали друг на друга и бесследно пропадали языки пламени, вспыхивающие голубоватыми искрами.

Пряча от огня глаза, Кику стащил с плеч рубашку. Оставшись по пояс голым, он еще азартнее стал погружать руки в тесто, размашисто окунал их намного выше локтей. Тесто щекотало обнаженную грудь, он же по-прежнему старался поглубже захватить его и вывернуть, забрать со дна корыта… Но вот еще раз, второй, и все тесто со дна поднято. Теперь можно было разрывать его на куски, придавать бесформенным комкам круглую форму и раскладывать рядами на деревянных досках — пускай всходит. К тому времени печь достаточно раскалится, можно будет закладывать. Пускай румянятся, покрываются корочкой… Одну из ковриг, самую румяную, из наиболее раскаленного уголка печи, он прибережет для Бабочки, чтоб услышать потом, как хрустит у нее под зубами корочка.

Пока что можно зайти в кладовую, прилечь на лавку. Закрыв глаза, снова представить ее перед собою…

Однако долго ожидаемая усталость не приходила, уснуть мешало беспокойство, все сильнее охватывающее душу. Не было покоя, не было! Он встал, пройдя по деревянному настилу, поднялся на печь. Тронул за плечо парня, крепко спавшего в углу.

— Эй, соломенный доброволец, сколько можно спать — все счастье проспишь! Это надо же — дрыхнуть без перерыва… Тут кое-кто тобой интересовался, только догадайся сам, я не скажу ни за что.

Антонюк открыл свои большие глаза, хотел было стремглав сорваться с места, но, вспомнив, где находится, снова бревном повалился на теплые кирпичи.

Кику измерил на глаз разложенные внизу хлебы и встряхнул парня за плечо.

— Если увидишь, что не вернусь вовремя, разбуди Агаке, слышишь! Самое позднее — через час.

— Слышу, бригадир, — не открывая глаз, отозвался парень.

— Но кто разбудит тебя? — шутливо проговорил Илие. — На дворе скоро ясный день. — И, видя, что тот по-прежнему не подает признаков жизни, безнадежно махнул рукой и отвернулся.

Антонюк, однако, бросился вслед за ним.

— Это правда: в самом деле светает? — не на шутку встревожившись, спросил он. — Почему ж не разбудил, дал проспать столько времени? — точно тень тащась за Кику, заговорил он недовольным шепотом. И сразу же взволнованно воскликнул: — Куда собрался в такое время? Случайно не на разведку, бригадир? Возьми с собой, а? С каких пор обещаешь поручить серьезное дело — ну, вспомни? Те же цистерны с горючим… В данное время ничто другое меня не интересует. Фрицы, значит, пускай летают в самолетах, а мы, как кроты, будем тыкаться лбами в темноте? Кому нужны эти бумажки, которые мы печатаем?

Кику только покачал головой. Что тут ответишь, если он и сам давно подумывает о цистернах?.. Однако Сыргие Волох не дает согласия… будь она неладна, эта пекарня!

Он медленно прошел в угол, снял с гвоздя куртку, деловито натянул ее на плечи, стараясь не смотреть на Антонюка, который меж тем не сводил с него глаз.

— Ну ладно, пойду. Займусь делом… пока наступит день, — отвернулся "доброволец", указывая в сторону кладовки.

— Иди, парень, иди, делай, что сказано. Иначе попадет от Агаке, — без всякого упрека посоветовал Кику. — Не то что потеряет доверие, — станет придираться: почему откладываешь? Наш Агаке в последнее время сделался… как бы тебе сказать, — он стал искать подходящее слово, — как будто вторым ответственным. Даже сумел вытеснить плутоньера из кладовки! Подними самый большой бочонок — там, у стены, и найдешь все, что нужно. Успеха в работе! Мне нужно поговорить кое с кем, по тому же вопросу… Скажи, парень, ты видишься хоть изредка с Бабочкой? — И сам же ответил, поскольку тот сделал вид, что не расслышал: — Как видно, не очень часто?