Настаивать на ответе ему почему-то не хотелось.

Поднявшись по ступенькам и оказавшись на улице, он побрел куда глаза глядят. Пока не свалит усталость.

Но как тут можно было ощутить усталость, если в голове бешено завертелись мысли, увлекая в самые дальние хитроумные сплетения! Как бы там ни было, он не мог распутать "дело Бабочки" — оно оказалось слишком сложным и туманным даже для него. Тем более что ему неоткуда было знать о таком "совпадении": выйдя из пекарни и сделав всего несколько шагов по улице, Лилиана столкнулась лицом к лицу с Дэнуцем, тем самым, что подрабатывал на жизнь в "Полиции нравов".

— Я уже давненько поджидаю тебя, подрывной элемент, состоящий на подозрении у одних и преданный бойкоту другими… И все равно влюбленная в своих… не знаю только точного количества этих счастливцев! — обратился он к девушке приятным, хорошо поставленным басом. Потом дотронулся до ее руки: — До чего же ты пропахла свежим, только что из печи хлебом! Так и хочется откусить! Хоть бы пообещала: в случае крайней нужды…

— Подожди, подожди, — она тщетно пыталась отнять руку, к которой он тянулся губами. Нельзя было сказать, что встреча обрадовала ее. — Почему тебе пришло в голову искать меня возле пекарни?

— Дорогая моя, для студента-юриста, пусть даже бывшего и все ж наделенного неоспоримыми способностями в области криминалистики… — Он заглянул ей в глаза, пытаясь уяснить, стоит ли договаривать до конца. Его привела в замешательство неожиданная резкость, с какой Лилиана пыталась вырвать свою руку из его. — Но даже и без этой склонности. Ты разбудила во мне инстинкт животного, сделала гончей собакой, потому я и схватываю все ноздрями. Даже с закрытыми глазами сумел бы тебя найти. В любом месте и в любое время… Посмотри на меня, скорее, — интригующе договорил он, — попробую читать мысли по глазам…

— Ты должен знать, что этот парень очень дорог мне, — сказала она. — Я сама сказала, что люблю его, и ни капли не покривила душой.

— Ну что же… Если это так, значит, он будет дорог и мне, — очень спокойно проговорил он. — Я ведь знаю, Лили, — каким бы ограниченным ни был его кругозор — как и у любого человека, занимающегося физическим трудом, — в твоих глазах это не помеха, наоборот, принимает куда более веские очертания, несмотря на всю оскорбительность… Господи, что тут скажешь? Одним словом — принимаю соперника!

— Это не совсем так, Дан. — Лилиана слушала его рассеянно, без прежней заинтересованности. — Хотелось бы, чтоб ты до конца понял меня, но не знаю, смогу ли как следует объяснить… Я убрала руку, когда ты хотел поцеловать ее, потому что совсем еще недавно ее целовал он. И не только это, — она дала понять, что он не должен возражать. — Я даже попросила его… Позвала к себе, чтоб остался… заночевал у меня… И что же он сделал? Отказался! Отказался как раз потому, что любит меня.

— Я понимаю его. Насколько, разумеется, позволяет воспитание, приличия… И упаси боже, не собираюсь, наподобие благородного рыцаря, уступать дорогу. Надеюсь, что и ты не потребуешь этого от меня. Просто потому, что какие-то права дал и мне… хотя бы долгий стаж влюбленности! — Под конец он попытался свести свои слова к шутке.

— Нет, требовать я не буду, — по-прежнему сдержанно сказала она. — И все же хочу попросить: не провожай меня домой, Дан! Не потому, нет, что может встретиться он, хотя это и не исключено: хочу оставаться перед ним чистой! Не изменять даже в мыслях! Не подумай только… что он сам упоминал о тебе и что это… обязательно должно привести к плохому. Дело в другом… Не в жалости, нет. Скорее что-то диаметрально противоположное. Хотя пока еще не могу с полной определенностью назвать каким-то точным словом это "что-то"… Ну вот, а теперь давай просто погуляем по улице… Если будешь настаивать на встрече, то и завтра пойдем гулять по улицам. Обещай, что дашь мне время…

— Обещаю, дорогая, охотно, — искренне заверил он. — Ничего большего, договорились… И все же одно крайне удивило, даже потрясло меня — зачем сразу видеть во мне какого-то волокиту, предполагать, что я начну ревновать, враждовать с соперником? — Он резко, почти на полуслове замолчал, смутившись оттого, что вынужден говорить эти банальные вещи. Потом решил все же продолжать: — Мне тоже хочется предупредить тебя: я остро чувствую жестокость, Лилиана. Неважно, неважно, победа или мучения ждут нас, — в любом случае никому не позволено топтать наше человеческое достоинство. Со всеми моими недостатками — у кого их не бывает? — я вместе с тем не допускаю… не могу позволить себе согласиться с нынешним режимом! Ты должна помнить об этом всегда. Я не только в теории, но и на деле доказал… — последние слова он произнес шепотом.

— Он вспомнил и Василе Антонюка, — снова сказала Лилиана, по-видимому все еще оставаясь под впечатлением разговора с Илие. — Спросил: этого "добровольца" ты тоже любишь?

— Получив утвердительный ответ?

— Но как еще я могла ответить? Хотя после освобождения из тюрьмы он даже не показывается на глаза. И не потому, что я этого хочу. Бойкотирует, наглец! — Она остановилась, охваченная какими-то мыслями, затем, поймав на себе беспокойный взгляд Дана, пошла дальше. — Но чего я и сама не могу понять, так это, что и его, Василе, я тоже нисколько не обманывала… Господи, какую чепуху я болтаю! Иногда начинаю думать, не испорченный ли я человек, из этих, что ходят…