Шрифт:
Выстреливший в Женьку, завалился от пуль Колькино автомата. Двое обезоруженных привлекли к себе внимание остальных ребят, забывших оглянуться, занятых только борьбой. Однако один фашист отбежал метров на десять и готов был на выбор бить по всякому, кто ему подвернётся. И первой целью был он, Николай, остальные прикрыты, увязанные друг с другом. Он сделал почти бессознательный рывок в сторону, упал, автомат запрыгал в его руках…
Внезапно ярко вспыхнуло далеко склонившееся к западу солнце.
Первым очнулся Женька, протёр глаза, ощупал на груди пробитую в трёх местах рубаху, приподнялся, сел. Рядом тяжело дышал и растерянно осматривался Олег, всё ещё ожидающий неминуемого удара ножом. Кучкой толпились ребята. Злые, бестолковые. Из-за досок тротуара выглядывало искажённое лицо Кольки, водившего перед собой сжатыми кулаками. Все грязные, оборванные, расслабленные.
Сгрудились, непонимающе глядя друг на друга, словно встретились впервые и теперь пытались угадать, кто есть кто. По молчали и, не оглядываясь на Саньку, что стоял на четвереньках и тупо смотрел им вслед, выбрели на главную улицу…
– Подрались-таки, кобели проклятые! –сказала старушка, гревшаяся в закатных лучах солнца, но по интонации нельзя было понять – осудила она их или одобрила.
ШЁПОТ ПАМЯТИ
Игорю не спалось. Он знал, что не спит, но это не походило и на явь. Он лежал на правом боку, подоткнув под голову твёрдую подушку. Плечо упиралось в её скатанный край.
На душе было неспокойно. В кои веки приехал поохотиться на уток, а теперь мнилось – на собственную травлю.
Может быть, крепкий чай, выпитый перед сном, не давал успокоить ему мысли и нервы?
Игорь вздыхал и ворочался, с закрытыми глазами видел себя как бы со стороны. Отчего становилось тревожно и нехорошо. Вырванный из городской многовариантной круговерти и почти внезапно втиснутый в тесный мирок дома лесничего, он томился странными видениями с самого вечера, как только приехал в это скромное урочище.
Мучил вопрос: что позвало его сюда? Словно кто-то подстегнул. Собирался в спешке, гнал машину так, будто боялся опоздать. К чему?
Приехал… Тихое место, мирный бревенчатый домик, устоявшаяся благодать…
А спокойствия нет!
Тяжелела голова. Заболели глаза, им становилось тесно в глазницах. В доме прохладно – летом до поздней осени не топлено. А ему жарко и потно.
И необычное чувство: не он один подсматривает за собой, но и кто-то другой, связанный с ним какими-то тесными узами, с тревогой и надеждой наблюдает за его ночным бдением.
Ночь, казалось, не имела конца и тянулась в бесконечность…
Стряхивая дурман, он встал и вышел на крыльцо покурить. Комары налетели скопом, слив отдельные тонкие звуки в зудящую музыку, усугубившую тоску и тревогу.
Дымок сигареты слегка отринул орды насекомых, но теперь стали ощутимы болезненные их укусы ног, рук и спины.
Лучше бы не выходил…
Всю ночь зверь изнемогал предчувствием опасности. Это чувство возникало в нём самом, а не от запахов и шорохов леса и камышей. Время от времени он густо и непроизвольно взрыкивал, словно что-то толкало его подвздошье, мышцы непроизвольно сокращались и быстро выходящий из лёгких воздух заставлял колебаться горловые мембраны. Глухое ворчание разносилось окрест, пугая слабых и предупреждая независимых.
Но в таком предупреждении не было причин, и всё-таки его горло посылало в ночь грозное звучание. Он был сыт и по-своему счастлив от сладкой ягоды и корешков, съеденных за день, от дюжины рыбёшек, выловленных в озере. Сегодня ему необычайно везло. Однако спокойствие не наступило, обычно снисходящее к сытому вечеру и прохладной ночи.
Кусались маленькие твари, забравшиеся в поредевшую шерсть, что-то прогрохотало высоко в небе. Но не это беспокоило медведя.
В смутном его сознании горели странные звёзды чьих-то глаз. Это они, внимательные и настороженные, вызывали его непроизвольное рычание. Это они томили его предчувствием и каким-то воспоминанием о событиях, которые с ним никогда не происходили.
Шерсть на загривке топорщилась. Ночь тянулась долго и бесцельно. Точно избавления ожидал он, когда огромный огненный ёж поднимется в высь и прогонит темноту…
– Ты смотри, Игорь! Тут медведь бродит. Большущий, – предупредил лесничий. – Малинники обирает. Я его никак шугнуть не могу. Да и пусть… Так что ты лучше держись бережка речки до самого озера. Там-то в камышах и жди зорьку.
– Лишь бы летало что… Когда-то промахов не давал.
– Ну-ну… Уток хватает.
Игорь сошёл с крылечка тяжёлой походкой, как будто ночь простоял на ногах без движения. Заходя за пышный кустарник, махнул лесничему рукой. В седеющей дымке утра и дом, и лесничий казались серыми и плоскими как карандашный рисунок.