Душа и по сути творец компании – Коля. Лет двадцати трёх, рано поседевший по непонятной причине, с постоянной усмешкой на полных губах, он, свободно опустив расслабленные плечи, шёл на полшага впереди всех, а за ним остальные – помоложе, помельче, только Олег выделялся высоким ростом и крупной фигурой.

Любил Коля такие прогулки. Рабочая неделя позади, выспался. И ребята, по их словам – тоже. Идёшь, чувствуешь в себе нерастраченную силу, оттого и на других посматривающих с вызовом.

Санька, что шёл по левую руку, мягко пробежал пальцами по струнам гитары, по-девичьи охнул, давая знать, чтобы все подхватили куплет:

По деревни мы пройдём,

Ни к кому не пристаём…

По деревянному настилу, оставшемуся от старых времён, слегка в ритм притоптывали. Но сильно бил Женька, цыганистый, одетый в просторную красную рубаху…

Хорошо!

Посёлок, расстроенный, длинно протянулся вдоль речки одной улицей. Для прогулки достаточно пройтись из конца в конец – устанешь.

«Что если, – думал Николай, посмеиваясь задиристым выкрикам друзей при встрече с посельчанами, – завернуть вот сейчас за угол бывшего сельсовета и пройти шагов тридцать? Там дом Ленки. Она, говорили, к родителям из города приехала. Можно серенаду ей спеть, народ повеселить, Ленку позабавить, самим подурачиться. Всё сделать, как в кино показывают. Пусть вот Толя-певун наш за мою спину спрячется и споёт, Санька на гитаре играет, а я пение изображать буду. А? Потеха!»

Дом бывшего сельсовета обветшал, облетела штукатурка. Поравнялись с ним.

Предложение Коли всем показалось распрекрасным, и компания, наперебой предлагая подробности предстоящего спектакля, завернула за угол на узкую улочку…

Всё изменилось вдруг сразу.

Запах – дымом пожарища потянуло.

Освещение – мрачные тучи набрякли ноябрьской безысходностью.

Справа, на месте аккуратных зелёных дворов, открылось утоптанное бугристое поле. А перед дружками серой группой замерли странные люди в касках.

– Э-то же… немцы! – шелестнуло за спиной Николая, сошедшегося грудь в грудь с неожиданно возникшими, словно приведениями, солдатами.

Он и сам понял, кто они, увидев перед собой худых жилистых неопределённого возраста людей в немецких касках, с автоматами, прижатыми к груди. В их глазах, до того тусклых и усталых, забился разгорающийся блеск удивления и страха от внезапной встречи.

У Николая дрогнули колени, подвело живот, каким-то внутренним звериным чутьём он осознал смертельную опасность, готовую обрушиться на него и его друзей.

Несколько минований длилось осознание встречи, недоумённое рассматривание друг друга. Перед пропылёнными, не выбритыми и голодными солдатами, патрулём или разведкой, чудным видением возникли на голову их выше молодые, незапуганные и неистощённые ужасами войны, ребята…

Жалобно гуднули струны гитары, и Санька, бросив её, согнулся и бросился в сторону, в поле. Короткая очередь, прямо с груди, разорвала на Саньке кремовую с погончиками рубаху. Санька свалился неподвижным кулём.

Ещё секунда… Длинная, вместившая в себя осознание случившегося, принятия решения и начала действия.

Из-за Николая полыхнул красной рубахой Женька и, бодая головой, сильно ударил впереди стоящего фашиста. Следом за ним Николай, как учили в армии, сделал резкий выпад, перехватил поворачивающийся на него ствол автомата, выкрутил его из рук противника и с силой ткнул автоматом в его лицо…

Ещё секунды назад они шли, ища веселья, спокойные, радостные, мирные, и, вдруг, неведомым образом выпав из своего времени, схватились в яростной рукопашной. Свободно вдохнули, но натружено выдохнули от внезапно налившихся мышц, страха и ярости, ударивших по нервам.

Дрались неосознанно, ведомые инстинктом воспоминаний других, прошедших войну, своих дедов и прадедов.

– Автоматы! – кричал Николай. – Отбирай!

Сам он держал автомат за ствол и бил им по каскам – стрелять по людям он и забыл, и не мог.

Но, когда в распавшемся клубке тел он увидел, как Женька свалился под выстрелами в упор, он ощутил в себе некое знание, как будто уже не раз участвовал в подобных схватках. Стал расчётливее, сумел охватить единым взглядом всех и оценить обстановку.

Они – сильные и здоровые – проигрывали.

Недвижно и неловко лежал Женька, сигналом опасности горя рубахой. Олег, схватив двух солдат, гнул их к земле, в руке одного из которых зловеще блестело жало ножа. А Толька изнемогал в схватке один на один с с упавшим вместе с ним немцем…