Шрифт:
– Хорошо!.. Как хорошо! – раздался похожий на вопль крик испытателя. – Скорее на воду! Скорее!.. Скорее!
Помедлив и убедившись в полном завершении процесса перевоплощения и в том, что ни бита информации не пропадёт, оператор осторожно утопил жёлтую кнопку на пульте.
Верхняя полусфера капсулы у пруда распалась на две части и отступила от берега, готовая снова сойтись и вернуть испытателя в первозданный человеческий вид.
Испытатель, ловко перебирая обретёнными конечностями, пересёк основание капсулы и, мягко прогибая в шести точках воду, заскользил по глади пруда.
Все видели: под жарким солнцем, радуясь жизни и свободе, выделывая немыслимые траектории, по воде бегала водомерка в поисках пищи и себе подобных. Все слышали: захлёбывающийся от радости голос нёс мощный заряд эмоций через датчики, линии связи и блоки кодирования и декодирования, анализаторы и синтезаторы:
– Необыкновенно!.. Восхитительно!.. Навсегда здесь останусь!..
Под ликование испытателя наблюдатели – учёные и исполнители – поздравляли себя с успешным претворением в жизнь нового трудного эксперимента.
– У него появились друзья! – приподнято объявил оператор. – Они… приветствуют его? Что… что они делают?!
Голос испытателя пресёкся. Потом послышались испуганные возгласы:
– За что?.. Кто вы?.. А!.. А-а-а!!!
На сонном минутой раньше пруду творилось невесть что. Не виданный доселе никем из специалистов клубок из водомерок катался в центре пруда притопленным теннисным мячом.
Никто не успел и ахнуть, как клубок рассыпался, разбежался отдельными насекомыми, оставив на месте тёмную капельку бесчувственного создания. На пульте россыпью горячих углей вспыхнули аварийные огоньки.
Над днищем капсулы взвилось тонкое щупальце, подхватило безжизненный комочек и перенесло его под сень надвинувшейся полусферы. Началось срочное оживление и обратное превращение испытателя.
У бледного оператора подрагивали руки: такое случилось впервые.
– Что могло произойти? – терзал каждого вопрос.
Ведь до этого проведены успешные опыты, правда, с животными, но с внедрением испытателей в различные сообщества.
Томительно ожидали мгновения, когда испытатель придёт в себя. Только он мог пролить свет на произошедшее с ним. Наконец он открыл глаза и, с трудом подбирая слова, объяснил:
– Я ничего не понимаю… Такое… Но они сказали… Да! Они сказали, что не для того летели сюда из другой галактики и колонизировали эту планету, чтобы бестолковые аборигены так бесцеремонно совали нос в их жизнь и дела…
БРЕЛОК
– Вот смотри, Василий. Когда тебе в руки попадёт такая вещица, ты многое поймёшь…
Слова деда Тараса Василий Семаков вспомнил сразу, как только его внук ткнулся ему в щёку холодным с улицы носом – поцеловал, а потом, с заученными словами поздравления подарил ему этот брелок с цепочкой. Для ключей к новым «Жигулям», купленным с месяц тому назад. Подарок преподнёс, значит, ко дню шестидесятилетия…
Вспомнил, словно сказаны они были только вчера. И деда Тараса вспомнил. Как живой встал он перед глазами: странно подвижный в свои годы, внимательный ко всему и всем, любитель посмеяться.
Да, у деда Тараса был именно этот брелок. Без ключей, блестящий, с памятным рисунком: тонкая белая окантовка, красный ободок, а на блекло-синем поле синим же цветом, но темнее, – рисунок оленя, вскинувшего рогатую голову.
Дед Тарас, а ему перевалило лет за шестьдесят, попал во взвод лейтенанта Ковалёва случайно. Вернее не попал, а прижился в нём, пока батальон стоял в Покровках.
Обитал дед в единственном уцелевшем доме, оставшимся в деревне после многодневных боёв. Дом стоял без крыши и пристроек, снесённых близким взрывом снаряда, но в нём было тепло и, главное, уютно: занавесочки, фотографии на стенах, скатерть на столе. Тут и разместился капитан Стерлик – командир батальона.
В первый же день не по годам резвый дед познакомился чуть ли не со всеми в батальоне, запомнил имена многих и даже фамилии бойцов и командиров. А понравился он всем сразу после того, как отчитал повара Хрылева за нерадивость и нерасторопность, а старшине Захитову сказал, как в воду смотрел и предрёк:
– Ты, старшина, станешь великим и уважаемым человеком, если научишься понимать людей. А пока, что ты нос от них больно воротишь. Поверни его в нужную сторону…
Сабит Завхитов до сих пор вспоминает деда, а когда ему присвоили Героя за председательский труд в колхозе, он позвонил Семакому и, волнуясь, сказал:
– Твой спаситель, Вася, дед Тарас, и мой спаситель. Только он тебя спас от смерти, а мне душу спас…
Но из всех милых сердцу деда Тараса бойцов он привязался к молодому и неопытному Семакову. Впрочем, между ними привязанность и приязнь были обоюдными. Не прошло и двух дней, как дед знал о нём всё, что порой сам Семаков узнавал с удивлением. А захватывающие рассуждения деда, что может ожидать молодого Семакова после войны, помогали ему, недавно призванному в армию, быстро привыкнуть к доле солдатской на войне. И жену красивую обещал дед, и генеральство, и многое другое.