Федора даже в пот бросило: так странны и неожиданны были для него слова Яковлева. Еще вчера он метал на него яростные взгляды или, проходя мимо, не замечал, как не замечают надоевшую вещь, а сегодня…

«Решил поиздеваться, старый», — кольнула Федора мысль, и ему захотелось ответить хозяину зло и дерзко. Но то ли из боязни рассердить Яковлева, то ли у него не нашлось слов, он только спросил:

— Вы чего насмехаетесь, хозяин?..

Густые черные брови Яковлева взметнулись вверх, рот полуоткрылся в недоуменной улыбке, руки он прижал к груди и чуть ли не нараспев сказал:

— Сынок, видит бог, не насмехаюсь! Да какой резон мне над тобой зубы скалить?

«И в самом деле, зачем ему притворяться?» — подумал бы каждый на месте Федора. И разве возможно было хотя бы на мгновенье усомниться в искренности слов Яковлева, глядя на его немного растерянную улыбку и теплый, чуть печальный взгляд?

— Половину скота, строений, сенокосных угодий отпишу тебе. Вступишь во владение после моей кончины. Вторую половину получит Федорка. Но помни: внуков мне должна нарожать прекрасная дочь головы Харатаева. Такова моя воля. Ну что тебе стоит сосватать ее? Ты всем удался: и лицом, и статью! Я наряжу тебя в шелка и дорогие меха, дам самых лучших коней! Ну как, идет?

Федор озадаченно почесал затылок.

Яковлеву показалось, что парень начал сдаваться, и он мечтательно продолжал:

— И станешь ты зятем очень богатого человека, улусного головы. Он души не чает в своей единственной дочери и ничего не пожалеет для приданого. А после смерти родителей все богатство перейдет к тебе. Не упускай случая устроить свою судьбу.

От слов Яковлева голова Федора пошла кругом. А почему бы в самом деле ему не попробовать посватать эту гордую богачку? Давно говорят, чего он очень красив. Все, мол, девушки-батрачки вздыхают и сохнут по нем. Федор посмотрел на свои натруженные, обветренные, в ссадинах руки — и готов был закричать от отчаяния: куда он спрячет их, когда поедет к невесте? Ведь они выдадут его с головой, и никакие шелка не помогут! А как бы хорошо положить конец этой горемычной собачьей жизни! Зажить своим домом в достатке. Ни перед кем не гнуть спину и не унижаться, быть хозяином — не жалким батраком…

Федор остался в доме головы Яковлева. Домочадцам явно не понравилось это, и они словно не замечали приемыша. Чтобы Федор лишний раз не чувствовал на себе косых взглядов хозяйки и Федорки, Яковлев велел завтраки, обеды, полдники и ужины на двоих приносить в свою половину. Садился он за стол вместе с Федором, был всегда с ним предупредителен и ласков.

В дом головы зачастили женщины-швеи, снимали мерки с Федора, надоедали ему бесконечными примерками — шили для него одежду.

Первое время для Федора все здесь было в диковинку, и он был доволен своей новой жизнью. Спал и ел, сколько хотел. Теперь ему не надо чуть свет бежать в хотон, чтобы напоить и накормить скотину, убрать из-под нее навоз, заменить подстилку, а потом ехать в тайгу пилить лес для новых построек. Однако сытое житье, безделье и скука, замкнутые, постные лица скоро осточертели ему. Здесь не с кем было парню поговорить по душам, пошутить. Здесь не услышишь ни смеха, ни песни, не то что в юрте, где живут батраки. Зато ругань, взаимные оскорбления часто нарушали тишину хозяйского дома.

Батраки, с которыми Федор раньше ютился и работал вместе, как-то встретили его во дворе и полюбопытствовали:

— Так это правда, что ты теперь у хозяина вместо сына? А как же тот, Федорка? Батраком у него будет, да? Ну, как тебе там, нравится? Поди, в сметане купаешься?

Федор усмехнулся:

— Незавидная, оказывается, жизнь-то у наших тойонов. Скука, ссоры, зависть, обман. Уж куда лучше было мне с вами.

И действительно, как только Федор выходил из дома, в семье головы с новой силой вспыхивала перебранка. Начинала ее Авдотья, жена Яковлева:

— Ты с ума сошел на старости лет! Взял батрака в дом и нежишь его больше, чем родного сына… Ума не приложу, чем он тебя околдовал?

— Это не твоего ума дело, старая, — отвечал ей Яковлев и, не желая слушать жену, выходил или кричал, топал ногами, и та замолкала.

Уязвленное самолюбие не давало покоя кичливому голове, и он, точно одержимый азартом картежник, был готов пойти на все, ставить ва-банк даже половину своего богатства, тем более в его руках был надежный козырный туз — приемыш Федор. Да, скоро на голову Харатаева будет обрушена страшная месть, от которой все содрогнутся…

Улусному письмоводителю Яковлев наказал, как можно скорее научить Федора читать, писать и разговаривать по-русски. Парень кое-что уже знал, поэтому учеба пошла бойко. Федора невозможно теперь было узнать: лицо стало румяным, кожа на руках мягкая, белая, походка легкая, горделивая. Ему очень шли дорогие шелковые и гарусные наряды.

В юрте батраков все чаще и чаще говорили о Федоре. Одни завидовали ему, другие, зная, как скареден и жаден голова, удивлялись происходящему и старались докопаться до причины, заставившей Яковлева усыновить своего бывшего батрака.